Публицистическая и литературно-критическая деятельность Н.Г.Чернышевского, Н.А.Добролюбова и Д.И.Писарева

По этой ссылке вы сможете найти много готовых тем рефератов по биографии:

Посмотрите похожие темы возможно они вам могут быть полезны:

Введение:

Об оригинальности русской литературной критики. «Пока жива и здорова наша поэзия, пока нет оснований сомневаться в глубоком здоровье русского народа», - писал критик Страхов, а его соратник Аполлон Григорьев считал русскую литературу «единственным направлением всей нашей высшей интересы». В.Г.Белинский завещал своим друзьям поставить в своем гробу выпуск журнала «Отечественные записки», а классик русской сатиры М.Е.Салтыков-Щедрин в своем прощальном письме сыну сказал: «Больше всего люблю твою родную литературу и предпочитаю звание писателя любому другому».

По мнению Н.Г.Чернышевского, наша литература была возведена в достоинство национального дела, объединившего наиболее жизнеспособные силы российского общества. По мнению читателя XIX века, литература была не только «прекрасной литературой», но и основой духовной жизни нации. Русский писатель относился к своему произведению особым образом: для него это была не профессия, а услуга. Чернышевский назвал литературу «учебником жизни», и Лев Толстой был впоследствии удивлен, что эти слова принадлежат не ему, а его идеологическому противнику.

Художественное освоение жизни в русской классической литературе никогда не превращалось в чисто эстетическое занятие, оно всегда преследовало живую духовную и практическую цель. «Слово воспринималось не как пустой звук, а как поступок - почти такой же «религиозный», как древний карельский певец Вейнемайнен, который «поет на лодке». «Гоголь скрывала эту веру в чудодейственную силу слова, мечтая о создании такой книги, которая сама по себе, силой только выраженной в нем, только и неоспоримо правильные мысли, должны превратить Россию», - отмечает современный литературный критик Г.Д.Гачев. Вера в действенную, трансформирующую мир силу художественного слова также определила особенности русской литературной критики. Из литературных проблем она всегда поднималась до социальных проблем, которые напрямую связаны с судьбой страны, народа, нации. Русский критик не ограничивался спекуляциями о художественной форме, о мастерстве писателя. Анализируя литературное произведение, он пришел к вопросам, которые жизнь поставила перед писателем и читателем. Ориентация критики на широкий круг читателей сделала его очень популярным: авторитет критика в России был велик, а его статьи воспринимались как оригинальные произведения, пользующиеся успехом наравне с литературой. Российская критика второй половины XIX века развивается более резко. Общественная жизнь страны в то время стала необычайно сложной, возникло много политических направлений, спорящих между собой. Картина литературного процесса также оказалась пестрой и многослойной. Поэтому критика также стала более противоречивой по сравнению с эпохой 30-х и 40-х годов, когда все многообразие критических оценок было прикрыто авторитетным словом Белинского. Как и Пушкин в литературе, Белинский был своего рода универсалом в критике: он сочетал социологический, эстетический и стилистический подходы в оценке произведения, охватывая литературное движение в целом одним взглядом. Во второй половине XIX века критический универсализм Белинского оказался уникальным. Критическая мысль специализируется на конкретных областях и школах. Даже Чернышевский и Добролюбов, самые разносторонние критики, обладающие широким общественным кругозором, уже не могли претендовать не только на то, чтобы охватить литературное движение в целом, но и на интерпретацию отдельного произведения в целом. В их работе преобладали социологические подходы. Литературное развитие в целом и место в нем отдельной работы теперь раскрывалось всей совокупностью критических направлений и школ. Аполлон Григорьев, например, споря с оценками добролюбова А.Н.Островского, заметил в творчестве драматурга такие грани, что Добролюбов уклонился. Критическое понимание творчества Тургенева или Льва Толстого нельзя сводить к оценкам Добролюбова или Чернышевского. Работы Н.Н.Страхова на тему «Отцы и дети» и «Война и мир» существенно углубляют и уточняют их. Глубина понимания романа И.А.Гончарова «Обломов» не исчерпывается классической статьей Добролюбова «Что такое обломовщина?». А.В.Дружинин вносит в осмысление характера Обломова значительные уточнения.

Литературно-критическая деятельность революционных демократов. Публичный, социально-критический пафос статей покойного Белинского с его социалистическими убеждениями был подхвачен и развит в 60-х годах критиками-революционерами Николаем Гавриловичем Чернышевским и Николаем Александровичем Добролюбовым. К 1859 году, когда правительственная программа и взгляды либеральных партий стали ясны, когда стало очевидно, что реформа «сверху» в любом из ее вариантов будет нерешительной, революционные демократы перешли от шаткого союза с либерализмом к разрыв отношений и бескомпромиссная борьба с ним. Литературно-критическая деятельность Н.А.Добролюбова относится к этому, второму этапу общественного движения 60-х годов. Он посвящает специальный сатирический раздел журнала «Современник» под названием «Свист» разоблачению либералов. Здесь Добролюбов выступает не только как критик, но и как сатирический поэт. Критика либерализма тогда насторожила А.И.Герцена, который, находясь в изгнании, в отличие от Чернышевского и Добролюбова, продолжал надеяться на реформы «сверху» и переоценил радикализм либералов до 1863 года. Однако предупреждения Герцена не остановили революционера демократы «Современник». Начиная с 1859 года они начали воплощать идею крестьянской революции в своих статьях. Они считали крестьянскую общину ядром будущего мирового социалистического порядка. В отличие от славянофилов, Чернышевский и Добролюбов считали, что общинная собственность на землю основывалась не на христианских, а на революционно-освободительных, социалистических инстинктах русского мужика. Добролюбов стал основоположником оригинального критического метода. Он увидел, что большинство русских писателей не разделяют революционно-демократический образ мышления, не произносят приговор по жизни с такой радикальной позиции. Добролюбов видел задачу своей критики в том, чтобы завершить начатое писателем произведение по-своему и сформулировать это предложение, опираясь на реальные события и художественные образы произведения. Добролюбов назвал свой метод осмысления работы писателя «реальной критики». Реальная критика «осматривает возможно ли и в самом деле такой человек, обнаружив, что это соответствует действительности, она переходит к собственным соображениям о причинах, послуживших причиной ее возникновения и т.д. Если эти причины указаны в работе анализируемого автора, критик использует их и благодарит автора, если нет, то он не прилипает к нему с ножом к горлу - как, мол, он осмелился снять такое лицо, не объяснив причин его существования?». Критик берет в этом случае инициативу: объясняет причины, послужившие поводом к тому или иному явлению, революционно-демократической позиции, а затем выносит приговор ему. Добролюбов положительно оценивает, например, роман Гончарова «Обломов», хотя автор «не дает и, по-видимому, не хочет дать никаких выводов». Достаточно того, что он «представляет вам живое изображение и ручается только за сходство его с действительностью». Для Добролюбова, такая объективность авторскую вполне приемлемо и даже желательно, так как он берет на объяснения и сам приговор. Реальная критика часто приводила Добролюбова к своего рода переосмыслением художественных образов писателя в революционном демократическим путем. Оказалось, что анализ работы, переросший в понимание острых проблем нашего времени, привел Добролюбова к таким радикальным выводам, о которых сам автор никогда не предполагал. На этом основании, как мы увидим, произошел решительный разрыв с Тургеневым Журнал «Современник», когда статья Добролюбова о романе «Накануне» увидела в нем свет. Статьи Добролюбова возрождают молодую, сильную натуру талантливого критика, искренне верящего в людей, в которых он видит воплощение всего своего Высшие моральные идеалы, с которыми он связывает единственную надежду на возрождение общества. «Его страсть глубокая и упрямая, и препятствия не пугают его, когда они должны быть преодолены прийти, чтобы достичь страстно желанного и глубоко задуманного».

Добролюбов пишет о русском крестьянине в своей статье «Черта для характеристики русских простых людей». Вся деятельность критики была направлена на борьбу за создание «партии народа в литературе». Он посвятил четыре года неустанно трудиться в этой борьбе, написав девять томов сочинений за такое короткое время. Добролюбов буквально сжег себя до смерти в самоотверженной журналистской работе, которая подорвала его здоровье. Он умер в возрасте 25 лет 17 ноября 1861 года. О преждевременной смерти юного друга, Некрасов искренне сказал: «Но твой час пробил слишком рано, И пророческое перо выпало из его рук». Какая лампа разума погасла! Какое сердце перестало биться! Упадок общественного движения 60-х годов. Споры между «Современником» и «Русским словом». В конце 1960-х годов произошли кардинальные изменения в российской общественной жизни и критической мысли. Манифест 19 февраля 1861 года об освобождении крестьян не только не смягчил, но еще больше обострил противоречия. В ответ на подъем революционно-демократического движения правительство перешло к открытой атаке на продвинутую мысль, Чернышевский был арестован, а Д.И.Писарев на восемь месяцев приостановил издание журнала «Современник». Ситуация усугубляется расколом внутри революционно-демократического движения, главной причиной которого были расхождения в оценке революционных социалистических возможностей крестьянства. Деятели «Русского слова» Дмитрий Иванович Писарев и Варфоломей Александрович Зайцев выступили с резкой критикой «Современника» за его якобы идеализацию крестьянства, за преувеличенное представление о революционных инстинктах русского мужика. В отличие от Добролюбова и Чернышевского, Писарев утверждал, что русский крестьянин не был готов к сознательной борьбе за свободу, что по большей части он был темным и угнетенным. Писарев считал «интеллектуальный пролетариат», революционеров-разночинцев, которые несут естественнонаучные знания народу, революционной силой нашего времени. Это знание не только разрушает основы официальной идеологии (православие, самодержавие, народность), но и открывает людям глаза на естественные потребности человеческой природы, которые основаны на инстинкте «социальной солидарности». Таким образом, просветители люди с естественными науками могут привести общество к социализму не только революционно («механически»), но и эволюционно («химически»). Для того, чтобы этого «химического» переход эффективно проходить быстрее и больше, Писарев предложил, что российскую демократию руководствуется «принципом экономии сил». «Интеллектуальный пролетариат» должен сосредоточить все свои силы на уничтожение духовных основ существующее в настоящее время общество путем пропаганды естественных наук среди людей. Во имя так называемого «духовного освобождения» Писарев, как и герой Тургенева Евгений Базаров, предложил отказаться от искусства. Он действительно верил, что «порядочный химик в двадцать раз полезнее любого поэта», и признал искусство лишь в той степени, в которой оно участвует в пропаганде естествознания и разрушает основы существующей системы. В статье «Базаров» он восхвалял триумфального нигилиста, а в статье «Мотивы русской драмы» он «раздавил» героиню драмы А.Н.Островского «Гроза» Катерины Кабановой, установленную на постаменте Добролюбова. Уничтожив кумиров «старого» общества, Писарев опубликовал пресловутые антипушкинские статьи и труд «Уничтожение эстетики». Принципиальные различия, выявленные в ходе спора между «современником» и «русским словом», ослабили революционный лагерь и являются симптомом упадка общественных движений. Социальный подъем 70-х годов. К началу 70-х годов в России наметились первые признаки нового социального подъема, связанного с деятельностью революционных народников. У второго поколения революционных демократов, которые героически пытались поднять крестьян к революции путем «перехода к народу», были свои идеологи, которые в новых исторических условиях развивали идеи Герцена, Чернышевского и Добролюбова. «Вера в особый образ жизни, в общинную систему русской жизни, здесь - вера в возможность крестьянской социалистической революции - которая их оживляет, воспитывает десятки и сотни людей на героической борьбе против власти», - писал ленинский народник-семидесятых. Эта вера в той или иной степени пронизывала все труды лидеров и наставников нового движения - П.Л.Лаврова, Н.К.Михайловского, М.А.Бакунина, П.Н.Ткачева. Массовая «поездка к народу» закончилась в 1874 году арестом нескольких тысяч человек и последующими судебными процессами. В 1879 году на конгрессе в Воронеже популистская организация «Земля и свобода» раскололась: «политики», которые разделяли идеи Ткачева, организовали собственную партию «Народная воля», объявив, что основной целью движения был политический переворот и терроризм. формы борьбы против правительства. Летом 1880 года Народная воля организовала взрыв в Зимнем дворце, и Александр II чудом избежал смерти. Это событие вызывает шок и растерянность у правительства: оно решает пойти на уступки, назначив либерального Лориса-Меликова полномочным правителем и обратившись к либеральной общественности страны за поддержкой. В ответ на это государь получает от российских либералов ноты, в которых предлагается немедленно созвать независимую встречу представителей земств для участия в управлении страной «с целью выработки гарантий и прав личности, свободы мысли и слова». Казалось, что Россия была на грани принятия парламентской формы правления. Но 1 марта 1881 года была совершена непоправимая ошибка. Народная воля после неоднократных попыток убивает Александра II, и после этого в стране возникает реакция правительства.

Писарев

Именно в это время наиболее интенсивная литературная деятельность Писарева упала. Он вступил в демократическое движение к концу революционной ситуации 1859-1861 гг. Вскоре после того, как он начал свою карьеру в области демократической журналистики, он долго находился в тюрьме. Его освобождение совпало с еще более жестоким наступлением, вызванным реакцией после расстрела Каракозова в 1866 году. Журнал, в котором он работал до того времени, был закрыт, а новые репрессии обрушились на демократическую литературу. И всего через два года после его освобождения трагическая смерть оборвала жизнь молодого критика.

Трудные условия, в которых развивалась блестящая, но недолговечная деятельность Писарева в демократической прессе, и особенно общая трудная ситуация для демократического движения, начиная с 1862 года, но не могла не повлиять на направление этой деятельности, не могла не затронуть человека противоречия, присущие Писареву.

Но при всем этом Писарев был характерным «человеком шестидесятых», авангардом демократического движения. Главное, что бросается в глаза в его работах, написанных часто под ярким впечатлением от тяжелых потерь, поражений и трудностей, которые испытывает демократическое движение, - это чувство глубокого воинственного оптимизма, твердое убеждение в неизбежности движения вперед, уверенность в окончательной победе сил демократии, постоянного воинственного духа и юношеского энтузиазма борца.

Нас не может не поразить интенсивность литературной деятельности Писарева, разнообразие его интересов как мыслителя и критика, столь показательных в целом для революционно-демократических писателей 1860-х годов. За немногим более семи лет работы в демократической прессе он написал более пятидесяти основных статей и эссе, не считая обзоров, а между тем за это время его журналистская деятельность была прервана дважды.

На протяжении всей своей карьеры в 1861-1868 годах Писарев оставался в рядах добросовестных борцов за лучшее будущее своей родины.

Чернышевский

Чернышевский с огорчением отметил, что после смерти В.Г.Белинского, в эпоху «мрачных семи лет», его бывшие друзья А.В.Дружинин, П.В.Анненков, В.П.Боткин отошли от принципов революционно-демократической критики. Основываясь на эстетическом учении немецкого идеалистического философа Гегеля, они полагали, что художественное творчество не зависит от реальности, что настоящий писатель уходит от противоречий жизни в чистую и мирскую сферу вечных идеалов добра, правды и красоты без из тщеславия. Эти вечные ценности не раскрываются в жизни искусством, а, наоборот, воплощаются им в жизнь, восполняя его роковое несовершенство, его непоправимую дисгармонию и незавершенность. Только искусство способно дать идеал совершенной красоты, который не может быть воплощен в окружающую реальность. Такие эстетические взгляды отвлекали внимание писателя от вопросов социальной перестройки, лишили искусство его действенного характера, его способности обновлять и улучшать жизнь. В своей диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности» Чернышевский против этого «рабского восхищение старых, устоявшихся мнений». Около двух лет он пытался получить разрешение на защиту его: университетские круги были встревожены и напуганы «духом Свободное исследование и свободная критика» содержится в нем. Наконец, 10 мая 1855 года на историко-филологическом факультете Петербургского университета состоялось долгожданное событие. По воспоминаниям друга и единомышленника Чернышевского Н.В.Шелгунова, небольшая аудитория, отведенная для спора, была заполнена слушателями. Были и студенты, но, похоже, было больше посторонних, офицеров и молодежи из штата. Было очень тесно, поэтому зрители стояли у окон. Чернышевский защищал диссертацию своей обычной скромностью, но твердостью непоколебимой убежденности. После спора Плетнев обратился к Чернышевскому со следующим замечанием: «Кажется, это не то, что я читал вам в своих лекциях!». И действительно, Плетнев не читал этого, но то, что он читал, не смогло бы привести публику в восторг, к которому ее привела диссертация. Это было все новое и все заманчиво. Чернышевский действительно новый способ решения основного вопроса тезиса об эстетике прекрасного: «красота - это жизнь», «благосостояние - это то, в чем мы видим жизнь такой, какой она должна быть» согласно нашим представлениям. В отличие от Гегеля и его русских последователей, Чернышевский видит источник красоты не в искусстве, а в жизни. Формы красоты не рождаются искусством, а существуют объективно, независимо от искусства в самой реальности. Утверждая формулу «красота - это жизнь», Чернышевский понимает, что формы красоты, которые объективно существуют в жизни, сами по себе нейтральны в эстетике. Они признаются прекрасными только в свете определенных человеческих представлений. Но что тогда является критерием красоты? «Может быть, формула верна, что нет никаких споров о вкусах, может быть, сколько людей - так много понятий красоты» Чернышевский показывает, что вкусы людей далеки от произвольных, что они определены социально: разные классы У общества разные представления о красоте. Более того, истинные, здоровые вкусы представлены теми классами общества, которые ведут трудовой образ жизни: «Для крестьянина понятие «жизнь» всегда содержит понятие работы: вы не можете жить без работы...». И, следовательно, «в описании красоты в народных песнях нет ни одного признака красоты, который не был бы выражением расцветающего здоровья и баланса сил в организме, обычным следствием довольной жизни с постоянной и серьезной, но не чрезмерной работой». И наоборот, светская «полувоздушная» красота кажется сельскому жителю, безусловно, «невзрачной», даже производит на него неприятное впечатление, потому что он привык считать «худобу» следствием боли или «горькой участи». Понятно, что диссертация Чернышевского была первым манифестом демократической эстетики в России. Подчиняя идеал реальному, искусству реальности, Чернышевский создал принципиально новую эстетическую теорию не идеалистического, а материалистического типа. Его труд, который с энтузиазмом встречал молодежь разных рангов, раздражал многих выдающихся русских писателей, например, Тургенев называл это «мерзостью и неслыханной наглостью». «Это было связано с тем, что Чернышевский разрушил фундамент идеалистической эстетики, на который был привезен целое поколение русских культурных дворян 1930 - х и 1940 - х годов до. Кроме того, молодой работы Чернышевского не был свободен от явных ошибок и упрощений». Когда палка согнута в одну сторону, - сказал он, - ее можно распрямить, только согнув в противоположном направлении: это закон общественной жизни. Там являются много таких «перекосов» в работе Чернышевского. Так, он утверждает, например, что «произведения искусства не могут выдержать сравнение с живой реальностью»: «это гораздо лучше, чтобы взглянуть на само море, чем на его изображение Но из-за отсутствия лучшего человек доволен худшим, а из-за отсутствия вещей - его суррогатом». Конечно, ни Тургенев, ни Лев Толстой не могли согласиться с таким принижением роли искусства. Они были раздражены в диссертации Чернышевского утилитарным, прикладным пониманием искусства, когда ему отводилась роль простой иллюстрации определенных научных истин». Тургенев долго помнил отрывок Чернышевского, который оскорблял его художественную натуру, и в несколько измененной форме положил его в рот Базарову. Глядя на альбом с видами саксонской Швейцарии, Базаров высокомерно отмечает мадам Одинцовой, что у него действительно нет художественного вкуса: «Но эти взгляды могли заинтересовать меня с геологической точки зрения, например, с точки зрения образования гор. Рисунок ясно представит мне то, что в книге изложено на многих как десять страниц». Тем не менее, эти упрощенные суждения об искусстве, сделанные в пылу полемического пыла, ни в коей мере умаляет истину общего пафоса эстетических взглядов Чернышевского. Следуя за Белинским, он раздвигает границы искусства, чтобы обогатить его содержание. «Общий интерес к жизни - это содержание искусства», - говорит он. Таким же образом Чернышевский также раздвигает эстетические границы, которые в произведениях его предшественников, как правило, ограничивались сферой искусства. Чернышевский, с другой стороны, показывает, что область эстетики чрезвычайно широка: она охватывает весь реальный мир, всю реальность. Отсюда логически вытекает идея Чернышевского о необходимости воссоздания самой жизни по законам красоты, мысль, соответствующая глубинной сущности его революционно-демократических убеждений. В «Очерках о гоголевском периоде русской литературы» Чернышевский показал, что традиции критики Белинского 40-х годов по-прежнему жизнеспособны. Критикуя теоретиков «чистого искусства», развивая идеи Белинского, Чернышевский писал: «Литература не может не быть слугой того или иного направления идей: это назначение, которое по своей природе, назначение, от которого оно не может отказаться, даже если хочет. Последователи теории чистого искусства, представленные нам как нечто, чуждое повседневным делам, обмануты или притворяются: слова «искусство должно быть независимым от жизни» всегда служили лишь прикрытием для борьбы с литературные направления, которые не нравились этим людям, для того, чтобы сделать его слугой другого направления, которое было больше по вкусу этим людям. Однако в споре со своими идеологическими оппонентами Чернышевский «заходит слишком далеко» в противоположное направление: в направлении «Гоголя» он признает «содержание», а «Пушкина» обвиняют в «создании формы». «Пушкин был прежде всего поэтом формы. В его работах не следует искать наиболее важным способом глубокого содержания, четко понятого и последовательного». На самом деле Чернышевский уступает пушкинским либералам. Рассматривая искусство как одну из форм общественно-полезной деятельности, Чернышевский явно недооценивает его специфику. Он ценит в искусстве лишь сиюминутное, конкретно-историческое содержание, отвечающее интересам общества на данный момент и скептически относится к тому вечному и вечному, что делает произведение настоящего искусства интересным для разных времен и разных поколений. Но даже эта односторонность Чернышевского раскрывает его темперамент как революционного борца. В основном он остается прав: «Только те направления литературы достигают блестящего развития, которые удовлетворяют насущным потребностям эпохи». В своей литературной критике Чернышевский постоянно стремился привести читателя к выводам революционного характера. В то же время его не очень интересовало то, что автор хотел сказать в своей работе: основное внимание было сосредоточено на том, что было выражено в нем невольно, иногда вопреки желанию автора. Анализируя «Провинциальные очерки» Щедрина, Чернышевский рассматривает в обвинениях во взяточничестве провинциальных чиновников еще одну, более глубокую проблему: «необходимо изменить условия самой жизни в ту сторону, где человек не нужно прибегать ни ко лжи, ни к вымогательству, ни краже, ни к другим клеветническим действиям». Обращаясь к повести Тургенева «Ася» в статье «Русский человек на rendez-vous», Чернышевский не интересуется художественными объяснениями любовной неудачи героя, данными автором. Для критика рассказчик тургеневской повести - типичный «лишний человек», дворянский герой, время которого прошло и в жизни, и в литературе. Резкая оценка Чернышевским «лишнего человека», поддержанная вскоре Н.А.Добролюбовым, который в статье «Что такое обломовщина?» увидел в бездействии Онегина, Печорина, Рудина типичный дворянский паразитизм, вызвала решительное несогласие А.И.Герцена. В «Колоколе» он опубликовал по этому поводу две полемические статьи - «Very dangerous!!!» («Очень опасно!!!») и «Лишние люди и желчевики». В них Герцен протестовал против недооценки роли дворянской интеллигенции в русском освободительном движении. Разногласие с человеком, мнение которого имел большой авторитет в России, вынужден Чернышевским путешествовать в Лондон для специального объяснения с Герценом. Но в разговоре каждый из противников оставался на своем. Герцен был прав с широкой исторической точки зрения. С другой стороны, Чернышевский перенес в прошлое то отношение к либеральной дворянской интеллигенции, которая сложилась среди революционных демократов в Воинствующие 60-е. Стремление превратить литературно-критическую статью в политическую прокламацию особенно ярко проявилось в рецензии Чернышевского на истории из народной жизни Николая Успенского, озаглавленной «Разве не начались перемены?», опубликованной в ноябрьском номере из «Современника» за 1861 г. Здесь Чернышевский обратил внимание на тот факт, что характер изображения крестьянской жизни в демокра Крысиный писатель Н.Успенский резко отличается от писателей дворянского лагеря - Тургенева и Григоровича. Если благородные писатели пытались изобразить людей только в их симпатических качества с постоянным сочувствием и соучастием, то Н.Успенский пишет о людях «на истину без прикрас». Чернышевский видит в этом изменении очень существенный признак назревающего революционного пробуждения о русском крестьянстве: «Мы заметили, что можно резко говорить о недостатках определенного человека или класса в плохой ситуации только тогда, когда плохая ситуация, кажется, продолжается только по его собственной вине и для его собственного улучшения только потребности его собственное желание изменить свою судьбу. В этом смысле истории Успенского следует назвать очень приятным явлением, в содержании которого нет ничего приятного». Социально-политический аспект в понимании искусства был преобладающим в литературной критике Чернышевского и был продиктован условиями социальной борьбы. Это не значит, что Чернышевский не знал, как ценить актуальный художественный элемент в литературе. Поэтому он высоко ценил оценили интимную лирику Некрасова, называл его «поэзией сердца» и дал ему предпочтение перед стихами с тенденцией, с ярко выраженным гражданским содержанием. Перу Чернышевского-критика принадлежит также статья, посвященная «Детству», «Отрочеству» и «военным рассказам» Л.Н.Толстого, в которой дается классическое определение особого качества психологизма Толстого - «диалектика души». Творческая история романа «Что делать?». Что побудило Чернышевского обратиться к искусству, которое было необычным для него, критика и публициста? Утверждалось, что мотивы, которые толкали Чернышевского к художественной литературе, связаны с экстремальными условиями, в которых он оказался. Трибуна и публицист, он был искусственно изолирован от журнальной работы, обращаясь к читателю в обычной форме научной и публицистической статьи, которая теперь оказалась невозможной, и поэтому Чернышевский выбрал литературную форму в качестве удобного способа шифрования прямого публицистического слова. Отсюда был сделан вывод о художественной стилизации, эстетической неполноценности этой работы. Однако факты подтверждают обратное. Еще будучи в Саратове, учась в гимназии, Чернышевский взялся за перо писателя-фантаста. Заветная мечта написать роман и жил в нем в период сотрудничества в «Современнике». Но журналистская работа вовлекла Чернышевского в напряженную социальную борьбу по актуальным темам нашей жизни. Время требовало прямой публицистической речи. Сейчас ситуация изменилась. В условиях изоляции от бурной общественной жизни, в одиночном заключении Петропавловской крепости, писатель смог воплотить в жизнь давно задуманную и уже вынашиваемую идею. Отсюда - необычайно короткое время, которое потребовалось Чернышевскому для его реализации. Жанровая оригинальность романа. Конечно, роман «Что делать?» - работа не совсем обычная. Стандарты, применяемые к оценке прозы Тургенева, Толстого или Достоевского, к ней не применимы. Перед нами философско-утопический роман, созданный по законам, типичным для этого жанра. Мысль о жизни преобладает здесь над ее прямым изображением. Роман рассчитан не на чувственные, образные, а на рациональные, рациональные способности читателя. Не восхищаться, а думать серьезно и сосредоточенно - это то, к чему Чернышевский приглашает читателя. Как революционный педагог, он верит в эффективную, преобразующую мир силу рационального мышления, освобождения идей и теорий. Чернышевский надеется, что его роман заставит российских читателей пересмотреть свои взгляды на жизнь и принять истину революционно-демократического, социалистического мировоззрения как руководство к действию. В этом секрет поучительного, просветляющего пафоса этого романа. В каком-то смысле расчет Чернышевского был оправдан: российская демократия приняла роман как программную работу, Чернышевский проницательно осознал растущую роль идеологического фактора в жизни современного человека, особенно простого человека, не отягощенного богатыми культурными традициями, от средние слои российского общества. Сам факт появления романа «Что делать?» в печати на страницах вновь разрешенного после восьмимесячной остановки журнала «Современник» в 1863 году. Ведь эта работа, революционная по своему содержанию, прошла две строжайшие цензуры. Сначала он проверял чиновников следственной комиссии по Чернышевскому, а затем прочитайте роман-цензор «Современник». Как могла повсеместно совершенная цензура совершить такую ​​ошибку? «Виновником» произошедшего снова оказался самозваный автор эссе, проницательный человек, который прекрасно понимает психологию различных типов читателей. Он пишет свой роман таким образом, что человек с консервативным и даже либеральным мышлением не может прорваться к сердцу художественной концепции. Его менталитет, его психика воспитаны на произведениях другой тип, его устоявшиеся эстетические вкусы должны служить надежным барьером для проникновения в эту сокровенную сущность. Роман вызовет эстетическое раздражение у такого читателя - самого надежного препятствие для глубокого понимания. Но Чернышевскому просто нужно это, и расчет умного создателя «Что делать?» был полностью оправдан. Вот, например, первая реакция Тургенева на роман: «Чернышевский - твоя воля! - едва освоил. Его манера вызывает во мне физическое отвращение, как у лимонного семени. Если это - не говоря уже об искусстве или красоте - но если это интеллект, бизнес - тогда наш брат должен спрятаться где-нибудь под скамейкой. Я еще не встречал автора, чьи фигуры воняют: мистер Чернышевский представил меня этому автору». «А пощечина общественного вкуса» для цензуры не было основаниями запретить композиции, скорее наоборот: недоброжелатель Чернышевского мог испытать злорадное удовольствие при этом - пусть прочтут И роман читать демократической России. Впоследствии, когда необыкновенная популярность «Что делать?» заставила опомниться представителей властей предержащих, и, побеждая в себе раздражение, они все-таки прочли роман внимательно и поняли свою ошибку, дело уже было сделано. Роман разошелся по градам и веси Россия. Наложенный запрет на его повторной публикации лишь усилил интерес и еще более увеличил круг читателей. Значение «Что делать?» в истории литературы и революционное движение. Значение этого романа в истории русского освободительное движения заключалось прежде всего в позитивном, жизнеутверждающий его содержание, в том, что он явился «учебником жизни» для нескольких поколений русских революционеров. на пренебрежительный отзыв о «Что делать?» Меньшевика Валентинова: «Отдаете ли Вы отчет, что говорите... Я заявляю: недопустимо называть примитивным и бездарным «Что делать?». Под его влиянием сотни людей делались революционерами. Могли ли это быть, если бы Чернышевский писал бездарно и примитивно? Он, например, увлекся моим братом. Он меня всего глубоко перепахал». Вместе с тем роман «Что делать?» оказал огромное влияние на развитие русской литературы в том смысле, что он не оставил равнодушным. Как мощный бродильный фермент, роман вызвал писательскую общественность России на размышления, споры, подчас на прямую полемику. Отзвуки спора с Чернышевским хорошо прослеживаются в эпилоге «Войны и мир» Толстого, в Лужине, Лебезятникове и Раскольникове в «Преступлении и наказании» Достоевского, в романе Тургенева, «Дима», в произведениях писателей революционно-демократического лагеря, в так называемой «антинигилистической» прозе. Диалоги с «проницательным читателем» в романе «Что делать?» Чернышевский делает ставку на читателя-друга, на страницах журнала «Современник», знакомых с критическими и публицистическими сочинениями писателя. Чернышевский применяет в романе остроумный ход: он вводит в повествование фигуру «проницательного читателя» и время вступления с ним в диалог, исполнитель юмора и иронии. Облик «проницательного читателя» весьма сложен. Иногда это типичный консерватор, и в споре с ним Чернышевский предупреждает, что все могут напасть на роман со сторонами консервативной критики, как бы заранее дал им отпор. Иногда это мещанин, человек с еще неразвитым умом и трафаретными вкусами. Его чернышевский, интригует, учитывает всматривается в прочитанное, вдумывается в затейливый ход авторской мысли. Диалоги с «проницательным читателем» являются своеобразной школой воспитания, понимающей смысл романа человека. Когда дело, по мысли автора, сделано, он изгоняет «проницательного читателя» из своего произведения. Композиция романа. Роман «Что делать?» Имеет очень четкое и рационально продуманное композиционное построение. По наблюдению А.В.Луначарского, автор романа организует диалектически развивающуюся авторскую мысль, движущаяся «по четырем поясам: пошлые люди, новые люди, высшие люди и сны». Чернышевский показывает жизнь и свои размышления над своей жизнью. Внимание к самому процессу жизни - характерная особенность художественного мышления 60-х годов, Толстого, Достоевского, Некрасова. Старые люди. Мир старых, или пошлых, людей у ​​Чернышевского не един. В нем есть две группы характеров жизни. К первой группе принадлежат лица дворянского происхождения. Основы паразитического существования. «Где праздность - там и гнусность», - говорит в романе француженка Жюли. И действительно, для людей круга Сержа и Соловцева характерны для призрачности и пустоты жизненных интересов, дряблости и психической расслабленности характеров. Буржуазно-мещанской среде. Жизнь заставляет их постоянно существовать. Таково семейство Розальских с Марьей Алексевной во главе. В отличие от дворцов, в которых есть все возможности для принятия личных доказательств. Даже дочери, вопреки воле материального убегающей к Лопухову, Марья Алексевна кричит вслед: «Обокрала!» и все же Чернышевский сочувствует ей и вводит в роман главу «Похвальное слово Марье Алексевне». Зачем? Веры Павловны. Ей снится поле, разделено на два участка: на одного растут свежие, здоровые колосья, на друга - чахлые всходы. «Вы интересуетесь знать, - говорит Лопухов, - почему из одной грязи родится пшеница такая белая, чистая и нежная, а из другой грязи не родится?». Выясняется, что первая грязь - «реальная», потому что в этом поле есть движение воды, все движение - труд. На втором же участке - грязная «фантастическая», потому что он заболочен. Чудо рождения новых колосьев творит солнце: освещая и согревая своими лучами «реальную» грязь, оно вызывает к жизни сильные всходы. Но солнце не всесильно - на почве грязи «фантастической» ничего не родится и при нем. «До недавнего времени я не знал, что такое средство для полярности; это - дренаж: лишняя вода сбрасывает по канавам, остается без воды, а она движется, и поляна получает реальность». Затем появляется Серж. «Не исповедуйтесь, Серж! - говорит Алексей Петрович, - мы знаем вашу историю, мысли о ненужном - вот почва, на которой вы выросли, эта почва фантастическая. Вы должны быть не такими глупыми, как все, что вам пригодится, на что вы полезны?». Сон Веры Павловны напоминает развернутую притчу. Мышление притчами - характерная особенность духовной литературы. Вспомним, например, евангельскую притчу о сеятеле и семенах, очень любимую Некрасовым. Ее отголоски чувствуются и у Чернышевского. Здесь автор «Что делать?» ориентирован на культуру, на образ мысли, демократические читатели, которым посвящена духовная литература. Расшифруем ее смысл. Ясно, что под грязью «реальной» имеются в виду буржуазно-мещанские слои общества, ведущие трудовой образ жизни, близкий к естественным потребностям человеческой природы. Потому что из этого сословия и выходят все новые люди - Лопухов, Кирсанов, Вера Павловна. Грязь «фантастическая» - дворянский мир, где нет трудностей, где нормальные потребности человеческой природы извращены. Перед этой грязью бессильно солнце, но всесилен «дренаж», то есть революция - такое коренное переустройство общества, которое заставит дворянское сословие трудиться. А пока солнце вершит свою творческую работу лишь над грязью «реальной», вызывая из ее среды новую поросль людей, способных двигать общество вперед. Что олицетворяет в сне-притче Веры Павловны солнце? Конечно же, «свет» разума, просвещение, - вспомним пушкинское: «Ты, солнце святое, гори!». Становление всех «новых людей» начинается с приобщения к этому источнику. Намеками Чернышевский дает понять, что это труды Людовика (не французского короля, как утешается Марья Алексевна!) - Людвига Фейербаха, немецкого философа-материалиста,это книги великих просветителей человечества - французских социалистов-утопистов. Дитя солнца - и «светлая красавица», «сестра своих сестер, невеста своих женихов», аллегорический образ любви-революции. Чернышевский утверждает, что разумные социалистические идеи помогают людям из буржуазно-мещанской среды сравнительно легко и быстро понять истинные потребности человеческой природы. Всеобщим слоям населения.

Новые люди

Что отличает «новых людей» от таких «вульгарных», как Мария Алексеевна? Новое понимание человеческой «пользы», естественной, не извращенной, соответствующей человеческой природе. Для Марии Алексеевны выгодно то, что удовлетворяет ее узкий, «необоснованный» обывательский эгоизм. Новые люди видят свою «выгоду» в чем - то другом: в общественной значимости своего труда, в свое удовольствие, чтобы делать добро другим, приносить пользу другим в «разумный эгоизм». Мораль новых людей революционна в своей глубокой, внутренняя сущность, она полностью отрицает и разрушает официально признанную мораль, на фундаментах которой лежит современное чернышевское общество - мораль жертвенности и долга. Лопухов говорит, что «жертва всмятку сапоги». Все действия, все человеческие дела только по- настоящему жизнеспособны, когда они совершаются не по принуждению, а по внутренней привлекательности, когда они согласуются с желаниями и убеждениями. Все, что делается в обществе под принуждением, под давлением долга, в конечном итоге оказывается дефектным и мертворожденным. Такова, например, реформа дворянства «сверху» - «жертва», принесенная высшим классом народу.

Мораль новых релизов людей творческих возможностей личности человека, который с радостью поняли истинные потребности человеческой природы, на основе, по Чернышевскому, на «инстинкт общественной солидарности». В соответствии с этим инстинктом, Лопухов рад заниматься наукой, а Вера Павловна рада повозиться с людьми, начать шить мастерские на разумной и справедливой социалистической основе. Новые люди и роковые любовные проблемы и проблемы семейных отношений решаются по-новому. Чернышевский убежден, что основным источником интимных драм является неравенство между мужчиной и женщиной, зависимость женщины от мужчины. Эмансипация, надеется Чернышевский, существенно изменит саму природу любви. Чрезмерная концентрация женщины на любовных чувствах исчезнет. Ее участие наравне с мужчиной в общественных делах устранит драму в любовных отношениях и в то же время уничтожит чувство ревности как чисто эгоистичного по своей природе. Новые люди другим, менее болезненным образом разрешают самый драматичный в человеческих отношениях конфликт любовного треугольника. Пушкинское «как не дай Бог быть любимым, чтобы ты был другим» становится для них не исключением, а повседневной нормой жизни. Лопухов, узнав о любви Веры Павловны к Кирсанову, добровольно уступает дорогу своему другу, покидая сцену. Кроме того, со стороны Лопухова это не жертва - но «самой прибыльной выгода». В конечном счете, сделав «расчет выгод», он испытывает радостное чувство удовлетворения от акта, который приносит счастье не только Кирсанову Вера Павловна, но и про себя. Нельзя не отдать должное вере Чернышевского в безграничные возможности человеческой натуры. Как и Достоевский, он убежден, что человек на Земле - это незаконченное, переходное существо, что он обладает огромным, еще не раскрытым творческим потенциалом, который суждено реализовать в будущем. Но если Достоевский видит пути раскрытия этих возможностей в религии и не без помощи высших сил благодати, стоящих над человечеством, то Чернышевский доверяет силам разума, способным воссоздать человеческую природу. Конечно, дух утопии дует со страниц романа. Чернышевский должен объяснить читателю, что «разумный эгоизм» Лопухова не пострадал от его решения. Автор явно переоценивает роль разума во всех человеческих действиях и действиях. Рассуждение Лопухова отдает рационализмом и рациональностью, проведенный им самоанализ вызывает у читателя чувство определенной изобретательности, невероятности человеческого поведения в ситуации, в которой оказался Лопухов. Наконец, нельзя не заметить, что Чернышевский облегчает принятие решения тем, что у Лопухова и Веры Павловны еще нет настоящей семьи, у них нет ребенка. Много лет спустя в романе «Анна Каренина» Толстой дал опровержение Чернышевскому трагической участи главного героя, а «Война и мир» бросит вызов чрезмерному энтузиазму революционеров-демократов по идеям женской эмансипации. Но так или иначе, в теории «разумного эгоизма» героев Чернышевского есть неоспоримая привлекательность и очевидное рациональное зерно, особенно важное для русских людей, которые веками жили под сильным давлением самодержавной государственности, которая сдерживала инициативу, а иногда и погасили творческие порывы человеческой личности. Мораль героев Чернышевского в каком-то смысле не утратила своей актуальности и в наше время, когда усилия общества направлены на то, чтобы разбудить человека от моральной апатии и отсутствия инициативы, преодолеть мертвый формализм. 

«Особый человек»

Новые люди в романе Чернышевского являются посредниками между вульгарными и превосходящими людьми. «Рахметовы - это другая порода, - говорит Вера Павловна, - они сливаются с общим делом, так что для них это необходимость, которая наполняет их жизнь, для них это даже заменяет личную жизнь. А нам, Саша, это недоступно. Мы не такие орлы, как он». Создание образа профессионального революционера, Чернышевский также смотрит в будущее, во многом опередил свое время. Но автор определяет характерные свойства людей этого типа с максимально возможной полнотой для своего времени. Во - первых, он показывает процесс становления революционером, делением жизненного пути Рахметова на три этапа: теоретическое обучение, практическое участие в жизни народа и переход к профессиональной революционной деятельности. Во-вторых, на всех этапах своей жизни Рахметов действует с полной самоотдачей, с абсолютной напряжение духовной и физической силы. Он проходит поистине богатырскую закалку и в умственных занятиях, и в практической жизни, где в течение нескольких лет исполняет тяжелую физическую работу, снискав себе прозвище легендарного волжского бурлака Никитушки Ломова. И теперь у него «бездна дел», о которых Чернышевский специально не распространяется, чтобы не дразнить цензуру. Главное отличие Рахметова от новых людей заключается в том, что «любит он возвышенней и шире»: не случайно для новых людей он немножко страшен, а для простых, как горничная Маша, например,- свой человек. Сравнение героя с орлом и с Никитушкой Ломовым одновременно призвано подчеркнуть и широту воззрений героя на жизнь, и предельную близость его к народу, чуткость к пониманию первоочередных и самых насущных человеческих потребностей. Именно эти качества превращают Рахметова в историческую личность. «Велика масса честных и добрых людей, а таких людей мало; но они в ней - теин в чаю, букет в благородном вине; от них сила и аромат; это цвет лучших людей, это двигатели двигателей, это соль соли земли». Рахметовский «ригоризм» нельзя путать с «жертвенностью» или самоограничением. Он принадлежит к той породе людей, для которых великое общее дело исторического масштаба и значимости стало высшей потребностью, высшим смыслом существования. В отказе Рахметова от любви не чувствуется никакого признака сожаления, ибо рахметовский «разумный эгоизм» масштабнее и полнее разумного эгоизма новых людей. Вера Павловна говорит: «Но разве человеку,- такому как мы, не орлу,- разве ему до других, когда ему самому очень тяжело? Разве его занимают убеждения, когда его мучат его чувства?» Но здесь же героиня высказывает желание перейти на высшую ступень развития, которой достиг Рахметов. «Нет, нужно личное дело, необходимое дело, от которого зависела бы собственная жизнь, которое... для всей моей судьбы было бы важнее всех моих увлечений страстью...». Так открывается в романе перспектива перехода новых людей на ступень высших, выстраивается преемственная связь между ними. Но в то же время Чернышевский не считает «ригоризм» Рахметова нормой повседневного человеческого существования. Такие люди нужны на крутых перевалах истории как личности, вбирающие в себя общенародные потребности и глубоко чувствующие общенародную боль. Вот почему в главе «Перемена декораций» «дама в трауре» меняет свой наряд на свадебное платье, а рядом с ней мужчина лет тридцати. Счастье любви возвращается к Рахметову после революции. Четвертая мечта Веры Павловны. Ключевое место в романе занимает «Четвертый Сон Веры Павловны», в которой Чернышевский развивает картину «светлого будущего». Он рисует общество, в котором интересы каждого органически сочетаются с интересами всех. Это общество, в котором человек научился разумно контролировать силы природы, где исчезло драматическое разделение между умственным и физическим трудом, и личность приобрела гармоничную полноту и полноту, утраченную на протяжении веков. Однако именно в «Четвертом сне Веры Павловны» были выявлены слабости, характерные для утопистов всех времен и народов. Они заключались в чрезмерном «регулировании деталей», что вызывало разногласия даже среди соратников Чернышевского. Салтыков-Щедрин писал: «Читая роман Чернышевского «Что делать?», я пришел к заключению, что ошибка его заключалась именно в том, что он чересчур задался практическими идеалами. Кто знает, будет ли оно так! И можно ли назвать указываемые в романе формы жизни окончательными? Ведь и Фурье был великий мыслитель, а вся прикладная часть его теории оказывается более или менее несостоятельною, и остаются только неумирающие общие положения». Каторга и ссылка. Роман «Пролог». После публикации романа «Что делать?» страницы легальных изданий закрылись для Чернышевского навсегда. Вслед за гражданской казнью потянулись долгие и мучительные годы сибирской ссылки. Однако и там Чернышевский продолжал упорную беллетристическую работу. Он задумал трилогию, состоящую из романов «Старина», «Пролог» и «Утопия». Роман «Старик» был тайно вывезен в Петербург, но двоюродный брат писателя А.Н.Пыпин был вынужден уничтожить его в 1866 году, когда после расстрела Каракозова При Александре II начались обыски и аресты, на ул. Чернышевского не писали роман «Утопия», идея трилогии была потушена на незаконченном романе «Пролог».

Действие «Пролога» начинается с 1857 года и открывается описанием петербургской весны. Это образ метафорический, явно намекающий на «весну» общественного пробуждения, на время больших ожиданий и надежд. Но горькая ирония сразу же разрушает иллюзии: «восхищаясь весною, он продолжал жить по-зимнему, за двойными рамами. И в этом он был прав: ладожский лед еще не прошел». Этого ощущения надвигающегося «ладожского льда» не было в романе «Что делать?». Он заканчивался оптимистической главой «Перемена декораций», в которой Чернышевский надеялся дождаться революционного переворота очень скоро... Но он не дождался его никогда. Горьким сознанием утраченных иллюзий пронизаны страницы романа «Пролог». В ней два лагерях противостоят друг друг, революционные демократы - Волгин, Левицкий, Нивельзиным, Соколовский, и либералы - Рязанцев и Савеловы Первая часть «Пролог пролога». проблемы частной жизни этих людей Перед нами Это история любовных отношений между Нивельзином и Савеловой, похожая на историю Лопухова, Кирсанова и Веры Павловны. Волгин и Нивельзин, новые люди, пытаются спасти героиню от «семейного рабства». «Но ничего не выйдет из этой попытки. Героиня не способна сдаться «разумным» аргументам «свободной любви». Она любит Нивельзина, но «у нее такая блестящая карьера с мужем». Оказывается, самые разумные концепции бессильны перед лицом сложной реальности, которая не хочет вписываться в прокрустово ложе ясных и точных логических схем. Таким образом, на конкретном примере новые люди начинают понимать, что это Сложно двигать жизнь исключительно высокими концепциями и разумными расчетами. В бытовом эпизоде, как в капле воды, отражается драма социальной борьбы революционеров 60-х годов, которая, по мнению В.И.Ленина, «оставалась одинокой». и потерпел, по-видимому, полное поражение». Если пафос «Что делать?» - оптимистичное изложение сна, то пафос «Пролога» - это столкновение снов с суровой реальностью жизни. Вместе с общим тоном романа меняются и его герои: где был Рахметов, теперь появляется Волгин. Это типичный интеллектуал, странный, недальновидный, рассеянный. Он все время ироничен, горько подшучивает над собой. Волгин человек «подозрительной, робкого характера», принцип его жизни «ждать и ждать как можно дольше, ждать как можно тише». Что вызвало такое странное положение для революционера? Либералы приглашают Волгина выступить с радикальной речью на собрании провинциальных дворян, чтобы они, испугавшись ее, подписали самый либеральный проект готовящейся крестьянской реформы. Позиция Волгина на этой встрече неоднозначна и комична. И теперь, стоя рядом с окном, он глубоко задумывается. «Он вспомнил, как толпа пьяных перевозчиков на баржах шла по улице его родного города: шум, крики, смелые песни, песни грабежа. Незнакомец подумал бы: «Город находится в опасности - теперь, они бросятся грабить магазины и дома, разбить все на чипе». Дверь в кабину открывается немного, откуда сонный старик приходит, с серые, полусухие усы, беззубый рот открывается и либо кричит, либо стонет в дряхлом хрипе: «Ублюдки, почему они лопаются? А вот и я!». Удалая полоса успокоилась, фронт погребен за тылом - даже до крика, и побежал бы дерзкий молодой человек, называвший себя «не ворами, не разбойничками, Стеньки Разина работничками», который обещал, что они «будут грести», потом «московское потрясение» - убежал бы, куда бы они ни посмотрели... «жалкая нация, жалкая нация! Нация рабов - сверху донизу, все целиком и полностью рабы...» - подумал он и нахмурился. «Как может быть революционер, если он не видит ни капли того революционного духа в Никитушках Ломовых, о котором он мечтал во время период работы над романом «Что делать?». Вопрос, на который уже был дан ответ, теперь ставится по-новому. «Подождите», - отвечает Волгин. Наиболее активными в романе «Пролог» являются либералы. У них действительно «бездна дел», но зато они и воспринимаются как пустоплясы: «Толкуют: «Освободим крестьян». Где силы на такое дело? Еще нет сил. Нелепо приниматься за дело, когда нет сил на него. А видите, к чему идет: станут освобождать. Что выйдет? Сами судите, что выходит, когда берешься за дело, которого не можешь сделать. Натурально, что испортишь дело, выйдет мерзость» - так оценивает ситуацию Волгин. Упрекая людей рабства за отсутствие в них революционного духа, Волгин в спорах с Левицким неожиданно выражает сомнение в целесообразности революционных путей изменения мира в целом: «Чем более ровный и спокойный прогресс улучшений, тем лучше. Это общий закон природы: определенное количество силы производит наибольшее количество движения, когда оно действует плавно и постоянно, прыжки и прыжки менее экономичны. Политическая экономия показала, что эта истина столь же неизменна в общественной жизни. Хотелось бы, чтобы с нами все было тихо и мирно. Чем тише, тем лучше». Совершенно очевидно, что сам Волгин находится в состоянии мучительных сомнений. Отчасти поэтому он сдерживает молодые порывы своего друга Левицкого. Но призыв Волгина «ждать» не может удовлетворить юного романтика. Левицкому кажется, что вот теперь-то, когда народ молчит, и нужно работать над улучшением судьбы мужика, разъяснять обществу трагизм его положения. Но общество, по словам Волгина, «не хочет думать ни о чем, кроме пустяков». И в таких условиях вам придется приспосабливаться к его взглядам, обмениваться отличными идеями для мелких мелочей. Один солдат на поле не армия, зачем идти в восторг. Что делать? По этому вопросу в «Прологе» нет четкого ответа. Роман заканчивается на драматической ноте незаконченного спора между персонажами и входит в описание любовных интересов Левицкого, которые, в свою очередь, прерываются в середине предложения. Это результат художественной работы Чернышевского, которая Ни в коем случае не умаляет значения наследия писателя. Пушкин однажды сказал: «Один дурак не меняется, потому что время не приносит ему развития, а эксперименты для него не существуют. «В тюрьме, преследуемой и преследуемой, Чернышевский нашел в себе смелость прямо и строго заглянуть в глаза правде, которую он рассказал себе и миру в романе «Пролог». Это мужество также является гражданским подвигом Чернышевского - писателя и мыслитель. Только в августе 1883 года Чернышевскому было «любезно» разрешено вернуться из Сибири, но не в Петербург, а в Астрахань под надзором полиции. Он встретил Россию, охваченную реакцией правительства после убийства Александра II Народной Воля. После семнадцати лет разлуки он встретился с престарелой Ольгой Сократовной (только один раз, в 1866 году она навестила его пять дней в Сибири), со взрослыми, совершенно незнакомыми ему сыновьями. В Астрахани Чернышевский жил один. Вся русская жизнь изменилась, что он едва понимал и больше не мог войти. После долгих хлопот ему разрешили переехать на родину, в Саратов. Но вскоре после прибытия сюда, 17 (29) октября 1889 года, Чернышевский умер.

Добролюбов

К 1857 г., когда Добролюбов весь отдается журнальной работе, относится первая большая статья его на чисто литературную тему - о «Губернских очерках» Щедрина.  Это уже типичная статья Добролюбова «по случаю», где автор анализируемой работы остается почти в стороне, а вся задача критика - обсудить условия нашей социальной жизни на основе предоставленного материала. по работе. Противники Добролюбова видят в такой технике полное разрушение эстетики и уничтожение искусства. Они смотрят на Добролюбова как на одного из основоположников того чрезвычайно утилитарного взгляда на искусство, которое достигнуто в 60-х годах в лице Писарева. В этом очень распространенном понимании метода Добролюбова существует полное недопонимание. Конечно, невозможно отрицать генетическую связь между двумя лидерами нового поколения, но безграничное уважение Добролюбова к одному Пушкину показывает, что нет никакой возможности установить какую-либо тесную связь между ними.

В отличие от Писарева, который мечтал о публицистическом искусстве, преследующем идеалы, которые ему нравились, Добролюбов своими статьями заложил основы исключительно журналистской критики. Он превратил не художника, а только критика в публициста. В искусстве он непосредственно преследовал рациональную тенденциозность. Например, он отказался демонтировать «Тысячу душ» Писемского, потому что считал это подходящим по содержанию известной идеи. Добролюбов требовал от литературного произведения только одного: правды жизни, которая позволила бы взглянуть на нее с полной уверенностью. Следовательно, искусство для Добролюбова является чем-то совершенно самодостаточным, настолько же интересным, насколько и независимым. Полная беспочвенность обвинений Добролюбова в разрушении искусства становится еще более очевидной, если мы обратимся к фактическому рассмотрению того, что именно в сфере русского искусства он уничтожил. Да, Добролюбов действительно уничтожил завышенные репутации графини Ростопчиной, Розенхайма, Бенедиктова, Соллогуба своими остроумными насмешками. Но не связано ли имя Добролюбова с славой двух крупнейших представителей «эстетического» поколения 1940-х годов? Кто больше, чем Добролюбов, внес в славу Гончарова знаменитую статью: «Что такое обломовизм?». Только благодаря Добролюбову был раскрыт глубокий смысл, скрытый в романе, который так полно отражал жизнь крепостной Руси. Толкование, данное Добролюбовым в «темном царстве» произведений Островского, оспаривалось некоторыми людьми, но никому еще не пришло в голову оспаривать тот факт, что именно «свист» Добровского создал настоящую всенародную славу, которая была бессильна привлечь его своих ближайших литературных друзей по славянофильмовавшему «москвичу». В «Темном царстве» и «Что такое Обломовщина» талант Добролюбова достиг своего апогея.

Особенно примечательно с точки зрения силы таланта «Темное царство», которое совершенно не выделяется не только в русской, но и в европейской критической литературе. Это уже не сервисный анализ, а совершенно независимый, чисто творческий синтез из разрозненных особенностей, которые создали логическую структуру, которая поражает своей гармонией. Сам Аполлон Григорьев, который десять лет ходил вокруг Островского, запутавшись в мистических отвлечениях и узколобых интерпретациях, был ослеплен светом, брошенным на работу его кумира человеком, противоположным «партии» Островского. Но в том-то и дело, что высокий дух и огненное негодование, пронизывающее «Темное царство», Добролюбов привлек не в приверженность тому или иному литературному кругу, а в глубокое гуманное чувство, проникшее во все его существо. Именно это дало ему понимание его сердца, с помощью которого он смог нарисовать потрясающую картину тирании, приниженного беззакония, духовной тьмы и полного отсутствия концепции человеческого достоинства, которые вместе образуют мир под брендом по названию Добролюбова «темного царства».

Есть также ряд других писателей, которые также получили только самые теплые поздравления от Добролюбова. Он был чрезвычайно сочувствующим Жадовской, Полонскому, Плещееву, Марко-Вовчку, он дал комментарии, пронизанные искренним сочувствием к тургеневскому «Накануне» («Когда наступает сегодняшний день») и «Униженным и оскорбленным» Достоевского («Забитые люди»). Проходя через всю эту длинную серию литературных репутаций, которые нашли мощную поддержку в авторитетном слове Добролюбова, вы задаетесь вопросом в недоумении: почему Добролюбов - «отрицатель»? Действительно ли это только потому, что общий смысл его работы - это протест против беззакония и отрицание темных сил нашей жизни, которые не позволили наступить «сегодняшнему дню»? На это обычно отвечают, указывая на «Свист» - сатирическое приложение к «Современнику», учрежденное в 1858 году Добролюбовым совместно с Некрасовым. Добролюбов был самым активным автором «Свистка» и под псевдонимом Конрад Лилиеншвагер, Якоб Хэм и другие написал много стихов и сатирических статей, которые занимают целую половину IV тома его сборников. Даже люди, которые в целом дружелюбны по отношению к Добролюбову, обвиняют его в «свистке», который якобы заложил основу для «свистящего танца», то есть грубого издевательства над властью и необузданного тона, который укоренился в нашей журналистике в 1860-х годах.

Это обвинение является результатом смешения Добролюбова с более поздними явлениями русской литературной жизни. Стоит только внимательно посмотреть на написанное Добролюбовым в «Свисте», чтобы убедиться, что, за исключением очень немногих и очень мягких насмешек Погодина и Вернадского, добролюбовское «столпотворение» почти все направлено не только против «власти» и, наоборот, он насмехается над людьми почти «своими». Добролюбова была возмущена стадным характером нашего внезапно возникающего «прогресса», искренняя натура его тошнит от парада прогрессивности. «Свист» смеется над Бенедиктовым, Розенгеймом, Кокоревым, Львовом, Семевским, Соллогубом, которые «трубили нам на слух, кричали об истине, публичности, взятках, свободной торговле, вреде выкупа, подлости угнетения» и так далее. Что касается предполагаемой грубости «танца свистка» Добролюбова, то это не имеет ничего общего с реальностью. Обладая редким остроумием и замечательным поэтическим талантом, Добролюбов саркастически звучал удивительно тонко. И если, как кто-то сказал, полемисты 1860-х годов пошли выйдя в бой, вооружившись грязными швабрами, Добролюбов всегда сражался с самым тонким мечом Толедо в руке - простого взгляда на распределение погоды по статьям Добролюбова достаточно, чтобы убедиться, что такая работа не под силу даже самому талантливому человеку.

Заключение

В 1860 - е годы вошел в историю нашей страны, как в годы высокого подъема демократического движения. Уже во время Крымской войны волна крестьянских протестов против тирании помещиков росла. Политическая ситуация в стране особенно обострилась после 1855 года. Поражение царизма в Крымской войне, которое выявило глубокий кризис феодально-крепостной системы, невыносимое притеснение помещиков, которое ложилось всем своим весом на плечи миллионы крестьян, и полицейский произвол, который царил в стране, породил революционную ситуацию. В эти годы, во время подготовки и осуществления «крестьянской реформы» 19 февраля 1861 года, крестьянское движение стало особенно широко распространенным. Крупнейшей была акция крестьян во главе с Антоном Петровым в селе Бездне Казанской губернии в апреле 1861 года, которая была жестоко подавлена ​​царскими войсками. В 1861 году серьезные студенческие выступления в Петербурге и некоторых других городах, которые носили ярко выраженный демократический характер, также упали. В 1861 году появляется и развивается революционная организация «Земля и свобода». Были составлены и распространены прокламации, адресованные демократической молодежи, крестьянам, солдатам и призывы к восстанию, к сопротивлению царским властям и феодальным помещикам. «Колокол» Герцена и Огарева и другие публикации, не прошедшие цензуру, широко распространены в России и способствуют развитию демократического движения.

В эти годы наиболее важной проблемой для революционных демократов является вопрос подготовки демократической крестьянской революции, объединения разрозненных действий крестьян и демократической молодежи в общее наступление на существующую систему. Идеологические лидеры разворачивающегося движения, Чернышевский и Добролюбов, готовили к этому демократические силы общества.