Особенности современной российской социологической периодики

Содержание:

1. Историографическая концепция
2. Рационализация нигилизма
3. Советский марксизм и социология
4. Социальные опросы и политический контроль
5. Модернизация советской социологической доктрины в 1950-е гг.
6. Социологический ренессанс
7. Перестройка в социологии и постсоветской социологии
8. Вывод:

 

По этой ссылке вы сможете найти много готовых курсовых работ по социологии:

 

Много готовых курсовых работ по социологии

 

Посмотрите похожие темы возможно они вам могут быть полезны:

 

Современные российские социологические школы

Социология в российских университетах: история и современность

Западная социология в начале XXI века

Социология как мультипарадигмальная наука

Введение:

Современная историография общественной мысли подтверждает точку зрения русской социологии как науки, противостоящей официальной марксистской идеологии и политическому режиму. Это верно в той степени, в которой наука и идеология противостоят друг другу. В данном случае речь идет о том, что социология была чуждым элементом в корпусе советского марксизма. Наиболее радикальным выражением этого подхода является доказательство того, что социология в СССР до определенного времени была запрещенной, «репрессированной» наукой, примерно так же, как генетика и кибернетика, и даже слово «социология» не могло произноситься громко. Эта точка зрения имеет теоретическое обоснование - постулат о том, что наука об обществе не может существовать в несвободном обществе: поскольку марксизм-ленинизм несовместим с идеей научного социального познания, тоталитарная власть не должна ничего знать о реальная социальная ситуация.

Историографическая концепция

Историческая периодизация взлетов и падений социологической науки в России также складывается. Предполагается, что развитая социологическая традиция, существовавшая до Октябрьской революции 1917 года, была прервана большевистскими властями. Разрушение научной социологии условно датируется 1922 годом, когда выдающиеся русские ученые, в том числе П.А. Сорокин, Н.А. Бердяев, С.Л. Франк П.Б. Струве и соавт. В 1920-х годах социологическая работа еще продолжалась, но затем социология была объявлена ​​буржуазной лженаукой, не только несовместимой с марксизмом, но и враждебной ему. Отсюда следует, что до конца 1950-х гг. социология практически перестала существовать. Его возрождение началось в период либеральных преобразований Хрущева и закончилось в 1972 году «разгромом» Института конкретных социальных исследований Академии наук СССР. После этого начался новый период - «эра серости». Это историографическая схема, которая доминирует в обсуждении судьбы российской социологии. «Хорошая» социология выступала против «плохой» идеологии - как любое черно-белое изображение истории идей, эта модель проистекает из предрассудков. Вероятно, главным из них является отказ от советского марксизма, который долгое время мешал свободе мысли в России. Даже если это так, из этого не следует, что социология в силу своего научного характера была альтернативой официальной доктрине вообще и историческому материализму в частности. Кроме того, нет убедительной причины отрицать исторический материализм - теорию с исключительно мощным эвристическим потенциалом - в праве занять место среди ведущих социологических доктрин XIX-XX веков.

Историографическая концепция Советская версия марксизма только кажется непроницаемой и монолитной. Действительно, может сложиться впечатление, что научная мысль застыла в ступоре. Однако даже в самые мрачные времена общественные науки не останавливали то, что называется «творческим горением» в рассказах об ученых. (Какова, например, творческая судьба З. Белецкого, одного из самых неординарных, но забытых деятелей марксизма сталинского периода, автора экзотической леворадикальной версии социологии познания. Довольно сложно следовать идеологическим штампам, которые заваливали публикациями по общественным наукам. угадать проблеск мысли. Здесь вы должны читать между строк. Поэтому историю социологических идей лучше писать как историю людей. Затем вы можете увидеть, что марксистская общественная мысль сочетает в себе величайшую изощренность в построении риторических и ментальных фигур, унаследованных от диалектики, глубоко закодированный словарь, сплетающий жесткие поддерживающие структуры официальной доктрины, уникальную способность распознавать невидимые движения идеологической атмосферы, которая только человек мог позволить себе пренебречь. Догматизм и ортодоксальность создали оригинальный стиль теоретизирования, внутри которого, как и в любом каноне, было достаточно места для свободного мышления, усердия в школе и плюрализма мнений.

Беспристрастный историк заметит в объединенном обществоведческом тексте советского марксизма влияние различных философских идей (в том числе идеалистических), различных школ, направлений, групп и, конечно, «катакомбной» науки, не отраженной в журналах и монографиях, но созданы нормы профессионального общения и производства знаний. Это было присуще диалектическому и историческому материализму, логике, этике, эстетике и истории философии. Социология не является исключением в этой серии. Точно так же для объективного исторического исследования различие между «хорошими» социологами и «плохими» идеологами неприемлемо, хотя изучение групповой борьбы и позиционных конфликтов в научном сообществе имеет фундаментальное значение для объяснения многих идеологических и теоретических противоречий. В любом случае существование «плохих» социологов и «хороших» идеологов нельзя исключать заранее.

Положение социологии в советском обществе было уникальным. Социология была органичной частью проекта, на основе которого было создано само общество. История идей не знает других подобных экспериментов. Смыслообразующий центр этой идеологической химеры проявляется в стремлении создать искусственную призрачную реальность. «Идея» не знает мира, постоянно стремится к какой-то «практике» и одновременно отворачивается от нее. Слово и дело не могут жить друг без друга, но они не могут ужиться друг с другом. И наука и учение здесь становятся избавлением от безнадежности, даже когда мастер категоричного белканто тренируется в них.

Как бы то ни было, необходимо сделать все возможное, чтобы будущие поколения могли без предубеждений рассуждать о семидесятилетнем периоде господства советского марксизма, а не рассматривать его как время полной темноты и лжи, что должно стереть из исторической памяти как можно скорее. Если вы не проведете рациональную историческую реконструкцию изнутри, люди, которые в то время жили и работали, будут казаться либо недобросовестными оппортунистами, либо угнетенными умными людьми с фигой в кармане. Гордый взгляд пришельца не заметит здесь ничего достойного серьезного внимания. Типичное свидетельство этого периода оставил такой проницательный наблюдатель, как Льюис Фойе, который посетил Советский Союз в 1963 году: единственными яркими пятнами в атмосфере продолжающегося кошмара были свободно мыслящие грузинские социологи и неофициальный философский круг Московского государства. Студенты университета, которые существовали из-за надзора КГБ.

Наша задача - показать преемственность российской социологической традиции, которая никогда не ограничивалась рамками академической доктрины. Приверженность категориям диалектики, унаследованным от немецкого интеллектуализма, дух отчаянного марксистского философствования, тесная связь с идеологией и массовой пропагандой придали идее монстра неповторимое внутреннее очарование. Эта идея может не понравиться, но ее не следует удалять из истории. Помимо идей, история профессионального сообщества и научных учреждений, составляющих важный элемент системы «институционального плюрализма», включая неформальное распределение власти, взаимодействие и борьбу интересов, имеет исключительное значение для понимания русского и советского языков. социология, что оказало серьезное влияние на реформу политического режима.

Рационализация нигилизма

Отличительной чертой российской социологии является ее исключительное влияние на общественно-политическую жизнь. История не знает другого подобного подчинения человеческого сообщества теоретической схеме. Что касается тематической программы и основных теоретических ориентиров, то русская социология полностью наследует западную традицию просвещенного тысячелетия, сочетая ее с мистической верой в исключительность «русского пути».

Стандарт социологического интеллектуального этоса раскрывается в марксистской доктрине, широко распространенной в ее либеральных и революционных версиях среди русской интеллигенции в конце XIX - начале XX вв. К этому времени в России уже существовала более чем вековая традиция светской социальной мысли. 4. Во времена правления Екатерины II был задуман и проведен грандиозный социальный эксперимент в духе Фенелона и Руссо. Новая порода людей »в закрытых учебных заведениях. Развитие проектов социальной реконструкции в России продолжалось во времена правления Павла I и Александра I.

Появление «научного направления» в русской общественной мысли может быть примерно датировано шестидесятыми годами XIX века. Затем появились первые публикации по социологии, где разрабатывалась в основном позитивистская программа. Открытие органического единства мира и натуралистического постулата закономерного развития общества произвело сильное впечатление на русскую демократическую интеллигенцию. Сотни социологических статей были опубликованы на страницах общественно-политических периодических изданий. Принятие социологической точки зрения, как правило, означало выражение интеллектуального протеста против архаичных социальных институтов. Можно сказать, что русская социология была институционализирована примерно в то время, когда И.С. Тургенев встретил в поезде молодого доктора, который поразил его воображение новым социальным типом «нигилистов». Так появился образ Базарова. Русская социология стала своего рода рационализацией нигилизма, изначально посвятившего себя критике несовершенной структуры общества и поиску социального идеала. Подъем «социологического бога» происходил на фоне десакрализации общественной жизни и государства, журналистского активизма и появления «критически мыслящих личностей».

Возможно, восприятие позитивистских идей затронуло только поверхностный слой русской духовной жизни, в котором всегда были заложены поиски высших основ истины, добра и справедливости. Идеология русской религиозно-мистической избирательности была представлена ​​в трудах славянофилов. В 1869 году известная книга Н.Я. Данилевский «Россия и Европа» был опубликован, где была разработана идея пространственной и временной локализации культурно-исторических типов. Спустя пятьдесят лет эта идея возродится в «Закате Европы» Шпенглера. Мощная альтернатива позитивистскому идеалу социологии была создана религиозно-философской мыслью (Ф. Ф. Голубький и В. Н. Кудрявцев-Платонов). В.С. Соловьев предпринял оригинальную попытку переосмыслить концепцию Великого Этра в соборе. Гегелевская школа в теории государства и права была представлена ​​трудами «либерального консерватора» Б.Н. Чичерин. Позднее неокантианская методология заняла видное место в русской общественной мысли (П. Б. Струве, Б. П. Кистяковский, П. И. Новгородцев, С. Л. Франк). Однако право называться социологами принадлежало в основном сторонникам «позитивной науки».

Параллельно с теоретической социологией в дореволюционной России проводились социально-статистические опросы, проводимые земствами - местными самоуправлениями. Земская статистика изучала имущественное состояние и хозяйственную деятельность крестьян и фабричных рабочих, социальную структуру населения, жилищные условия, образование и санитарную культуру. К началу двадцатого века. Систематические опросы проводились в семнадцати губерниях Российской империи. В некоторых регионах проводились непрерывные переписи крестьянских хозяйств.

В начале XX века в России были созданы первые социологические институты. Многообещающая социальная программа была разработана в Психоневрологическом институте в Санкт-Петербурге. Основой программы была идея В.М. Анкилозирующий спондилит о научном ведении поведения на основе рефлексологии (термин, эквивалентный «бихевиоризму»). В институте существовала кафедра социологии, которую возглавлял М.М. Ковалевский и Е.В. де Роберти, который опубликовал несколько сборников «Новые идеи в социологии».

Исключительную роль в русской социологии суждено было сыграть марксизму. Распространение марксизма было предусмотрено прогрессивным настроением общественного сознания и верой в «естественные» законы. «По мнению Маркса, люди образуют социологические группы, и эти группы деликатно и регулярно образуют правильные геометрические фигуры, как если бы, кроме этого взвешенного движения социологических элементов, в истории ничего не происходило, и эта отмена проблемы личности является главной чертой марксизма », - написал С.Н. Булгаков.

Первые попытки систематического синтеза социологических концепций О. Конта, Г. Спенсера, К. Маркса относятся к Н. К. Михайловский - основатель "субъективной школы" в российской социологии. Противоречие между представителями органических, психологических и материалистически-экономических тенденций в России сочеталось с доминирующим стремлением установить универсальные законы социальной эволюции, прогрессивной эсхатологии и критической активности в широком диапазоне: от либерального реформизма до политического террора. В любом случае вера русской интеллигенции в научную перестройку общества стала необходимой предпосылкой победы марксистского социологического мировоззрения. В 1915 году доктор Хекер проницательно заметил, что русская социология является теоретическим выражением динамично прогрессирующих сил русского народа.

После революции 1917 г. наряду с марксистским учением активно развивалась социологическая мысль русских либералов. Книги К.М. Такстарева В.М. Хвостова, В.М. Анкилозирующий спондилит, П.А. Сорокина, С.Л. Франка, Л.П. Карсавина. Русское социологическое общество им. М.М. Ковалевский, созданный в 1916 году, собирался спорадически, подобно Социологическому институту, где К.М. читал лекции Тахтарев, Н.А. Гредескул, Н.И. Кареев П.А. Сорокин и соавт. 

В 1922 году система идеологических и теоретических институтов большевистской власти начала формироваться. «Комиссия Ротштейна», созданная Народным комиссариатом просвещения, напала на «буржуазных профессоров», которые на протяжении 1920-х годов вытесняли высшее образование. С тех пор немарксистской социологии в России в явном виде не существовало. Некоторые интеллектуалы были отправлены за границу, остальные были репрессированы или адаптированы к режиму. Социологические темы развивались в научно-образовательных учреждениях правящей партии, среди которых ведущую роль играли институты красных профессоров.

Советский марксизм и социология

Принципиальное значение для последующего развития советской версии марксизма имеет социологический лексикон, который в этом случае можно считать родиной научной дисциплины. Летом 1894 г. В.И. Ленин в полемике с Н.К. Михайловский и другие авторы журнала «Русское богатство» дали каноническое определение «научного метода в социологии»: «Как Дарвин покончил с представлением о видах животных и растений как о несвязанных, случайных, созданных Богом и неизменных, и поставивших биологию впервые на полностью научной основе, установив изменчивость видов и преемственность между ними, Маркс положил конец взгляду на общество как на механическую совокупность индивидов, допускающую любые изменения по воле властей (или, все же, по воле общества и правительства), возникающих и изменяющихся случайно, и впервые ставящих социологию на научную основу, устанавливая концепцию социально-экономической формации как комбинации этих производственных отношений, устанавливая, что Развитие таких образований является естественным историческим процессом». Эта цитата предопределила устойчивое положение« социологии »в общественном и научном словаре советского М. arxism. В любом случае не было никаких сомнений в том, что исторический материализм был единственной научной социологией.

Следует обратить внимание на то, как Ленин соотносил диалектический метод с научно-органическим взглядом на общество (такое толкование диалектики встречается только в раннем Ленине, а после открытия «Науки логики» он никогда не воспроизводится): «В отличие от метафизическому методу Маркс и Энгельс не назвали иначе, как научный метод в социологии, который заключается в том, что общество рассматривается как живой организм, который находится в постоянном развитии ... для изучения которого объективный анализ Производственные отношения, формирующие это общественное образование, необходимы, «изучение законов его функционирования и развития». Ленинские формулировки требуют дополнительного комментария. Термин «социология», несмотря на последующие коллизии внутри марксистской теории, не мог «Социология» была интерпретирована Лениным в 1894 году несколько наивно, он не предполагал, что «научный» не может не вступать в диссонанс с Возвышение классовой борьбы. Социология была неспособна поддержать романтический революционный импульс из-за его тенденции рассуждать и рационализировать. Ленин, вероятно, чувствовал ненадежность «социологии», ее скрытое беспартийность и «буржуазный объективизм» и избегал этого слова. Если у него все еще были какие-либо иллюзии о «научном», то они окончательно рассеялись в 1908 году, когда авторитетный теоретик марксизма А.А. Богданов дал социологическое объяснение материалистическим «вещам в себе» и предложил «эмпириомонистическую» версию марксистской науки, которую он позже развил в «тектологию» - универсальную организационную науку.

Русская интеллигенция помешана на науке с 1860-х годов. «Наука» была скорее менталитетом и утопическим мифом, чем ориентацией на дисциплинарную организацию знаний. Описывая духовную атмосферу того времени, В.В. Леонтович отмечает особое опьянение, охватившее интеллектуальные круги, связанное с идеей революции, ожиданием свободы - всеобщим и фундаментальным устранением всех препятствий на пути реализации бесконечных возможностей. Более того, представители радикализма все время ссылались на науку и научный прогресс и подчеркивали, что только они имеют право выступать от имени науки. В «Истории русской революции» Л. Кульчицкий пишет: «Тогда люди были полностью уверены, что Россия - это белый лист, на котором можно легко записать все, что диктует наука и социология».

Эйфория социального творчества достигла своего пика в первые годы революции. Весь мир тогда считался материалом для социологических преобразований, а несовершенство мира было в значительной степени объяснено социологическим невежеством. Именно этим обстоятельством П.А. Сорокин мотивировал необходимость преподавания социологии. В 1920 году он написал: «Благодаря нашему невежеству в области социальных явлений мы все еще не знаем, как бороться с бедствиями, возникающими в общественной жизни людей. Мы не знаем, как сделать глупого умного, честного преступника, ленивого, трудолюбивого ... Люди продолжают кусать друг друга ... Только когда мы хорошо изучаем общественную жизнь людей, когда мы знаем законы, которым она следует, только тогда Можем ли мы рассчитывать на успех в борьбе с социальными катастрофами».

Возрождение одержимости наукой также наблюдалось в 1920-х годах, когда студенты Рабфака наполняли университетскую аудиторию. Научный импульс к реорганизации мира был чутко зафиксирован А. Платоновым на «Родине электричества»: «Это подобно башне, нашей силе науки и остальному Вавилону от ящериц, засуха будет уничтожена умной рукой. Мы не создали несчастный мир Божий, но мы устроим его до конца. И жизнь будет могучей и красивой, и всем хватит, чтобы съесть яйцо. Ум коммунистов не уснет, и никто не возьмется за его руки. Наоборот: он возьмет всю землю чисто под научное давление".

В первые годы социалистического строительства активно развивались социология популяций растений и животных, фрейдомарксизм и педология; Богданов, отошедший от большевиков, взращивал идею «физиологического коллективизма» и устранения социального неравенства, основанного на всеобщем обменном переливании крови; Психоневрологический институт продолжил разработку методов рефлексологического воспитания личности. Основой этой программы было убеждение, что «полный триумф пролетариата будет полным триумфом чистой науки». В рамках «научного направления» советского марксизма были развиты идеал технической рациональности и идея коммунистического общества как совершенной технической системы. Миф о технологии был введен в центральный постулат марксизма о всемирно-исторической миссии пролетариата: «Никакое божественное предвидение и никакое человеческое духовное превосходство не могут блокировать путь для рабочих доминировать в мире, если технология превращает их в материальные и духовные. мастера мира». Подобную программу революционно-технического преобразования мира представила эксцентричная инженерно-социологическая утопия А.К. Гастева. Часто социологический редукционизм приобрел экстремистские формы. Одиозная редукционистская интерпретация марксистской идеи была предложена Э. Энчменом, который намеревался разоблачить классовую сущность «духовных явлений». Он начал отчаянную атаку на «эксплуататорские взгляды» такого количества авторов, как Н.И. Бухарин, В.Н. Сарабьянов А.М. Деборин и призвал рабочих уничтожить факультет философии и психологии как инструмент эксплуататорского обмана. Социологический идеал коммунизма был представлен Энчменом как «единая система органических движений». В западной социальной мысли нечто подобное можно найти в инженерно-поведенческой утопии Б. Скиннера «Уолден-2».

Последовательная социологическая интерпретация марксистской теории была предложена в начале 1920-х годов. Северная Ирландия Бухарин и был подвергнут довольно резкой критике со стороны Ленина, который оставил свои маргиналы на книгу Бухарина "Экономика в переходный период". Написанные в мае 1920 года, эти заметки оставались известными лишь узкому кругу людей в Социалистической академии до победы Сталина над Бухариным в 1929 году. Они имеют принципиальное значение для понимания взглядов «покойного» Ленина на «социологию» и, кроме того, проясняют теоретические и политические мотивы попыток клеймить слово «социология» как «вульгаризированное буржуазными учеными». У Ленина была откровенная неприязнь ко всему «тарабарству» Богданова, он прочитал «Книгу Богданова» в начале мая и через три недели попал в творчество Бухарина, где легко распознал влияние «организационно-социологических» идей. Какова была реакция Ленина на слова «социологический», «социология» и т. д., которыми была наполнена работа Бухарина? Эти слова были подчеркнуты и прокомментированы типичными ленинскими маргиналами: «пух», «ха-ха», «эклектизм», «охранник» и т. д.

В одном месте есть подробное суждение, которое не оставляет сомнений относительно отношения Ленина к обсуждаемому здесь термину. : «Хорошо, что« социолог »Бухарин наконец (на стр. 84) поместил слово« социолог »в иронических цитатах! Браво!». Впоследствии этот материал использовался для противопоставления ленинской« партизанской принадлежности »и бухаринской« социологии »(и, вообще,« научной »).« О, академизм! О, ложный классицизм! О, Третьяков! »- усмехнулся Ленин, читая аргументы Бухарина. К тому времени он так и не вспомнил свои« научно-социологические »определения 1894 года. Бухарин не учел ленинскую критику и предпринял новую попытку развить« социологию марксизма ». «В книге« Теория исторического материализма ». Социологическая концепция Бухарина исходила из того, что« практическая задача переустройства общества может быть правильно решена с помощью научной политики рабочего класса, то есть политики, основанной на научная теория, которую пролетарий имеет в виде теории, обоснованной Марксом". Поражение бухаринской" ереси "стало поводом для активной борьбы с" абстрактным социологизмом "и" механизмом "повсюду 1930-е гг.

Действительно, «пролетарская социология» была идеологической химерой. Исторический материализм не мог не ненавидеть свою «научную» природу, которая проявляется в «социологической закономерности». Поэтому социологическая теория «баланса вещей, людей и идей» изначально была обречена стать ересью, хотя Бухарин оставался самым влиятельным теоретиком партии до конца 1920-х годов.

Мы указываем на еще одну точку отказа (точнее, от любви к философским и социологическим импульсам советского марксизма). С одной стороны, нужно представить себе «диалектику», которой так блестяще обладал Ленин. Гибкость, относительность и неуловимость диалектического мышления превратили исторический материализм (несмотря на кажущуюся четкость его формул) в нечто таинственное и непредсказуемое. Отсюда и эзотерический словарь исторического материализма. Исторический материализм - это, помимо прочего, поэтика революционного аскетизма и страдания неспособности выразить себя до конца. Социология, стремясь к «законам функционирования и развития» с наивной откровенностью, делает секрет явным и оскверненным революционным романом в рационализированных схемах. В этом случае социолог может успешно сыграть роль «Бешеного Ролана». Это был Бухарин. Он вполне логично (в функциональной манере) и невинно (с точки зрения марксизма) предположил, что при капитализме генеральная линия пролетариата нацелена на взрыв "социального целого" и диктатуру пролетариата при социализме направлено на взрыв "социального целого", а диктатура при социализме направлена ​​на укрепление единства.

Особую роль в разгроме Бухаринской социологической школы сыграло «философское руководство» конца 1920-х годов. во главе с А.М. Деборин, который тогда возглавлял журнал «Под знаменем марксизма» и Общество воинствующей материалистической диалектики. В частности, одна из наиболее радикальных «диалектик» Н. А. Карева отказалась рассматривать исторический материализм как социологию, поскольку его объективистская природа не соответствует духу марксизма. Он пытался квалифицировать социологию как буржуазную науку, но эта идея не получила дальнейшего развития. Нет оснований полагать, что «социология» тогда была связана с «научно-механистическим» направлением советского марксизма. Примечательно: когда в 1929 году была опубликована книга С. Ленинградера «Основные вопросы марксистской социологии» Оранского, она была расценена «диалектикой» как направленная против механистического метода. Критик упрекнул автора только в том, что книга «не сводит счетов со Степановым, Аксельродом и Сарабьяновым».

Открытая «философским руководством» полемика на страницах журнала «Под знаменем марксизма» была направлена ​​на идеологическую компрометацию социальных и философских взглядов «механистов». Когда, казалось бы, была достигнута полная победа над «механизмом», и Аксель-Род был обвинен в предательстве марксизма-ленинизма, Деборин упал в ту же яму, что копали «механисты». Они бьют свои. 7 июня 1930 г. «Правда» опубликовала статью о новых задачах марксистско-ленинской философии членами Общества воинствующих диалектиков М. Митина, В. Ральцевича и П. Юдина. 9 декабря Сталин пришел в институт красного профессора и поговорил с членами партийного бюро. 

А 25 января 1931 года Центральный Комитет Всесоюзной Коммунистической Партии Большевиков принял резолюцию «О журнале под знаменем марксизма», в которой группа Деборин была идеологически побеждена. Члены группы Н.А. Карев, Ю.Е. Стан И.К. Луппол, И.П. Подволоцкий и другие были впоследствии репрессированы. Деборин ожидал ареста, собирался совершить самоубийство, но его судьба была относительно успешной. С тех пор он не принимал участия в философских дискуссиях. Деборинцев стали называть «меньшевистскими идеалистами», а «социология» вернула себе место в теоретическом словаре советского марксизма. В 1936 г. в журнале «Под знаменем марксизма» было объяснено, что марксистская социальная наука - это социология, и нет оснований считать это слово вульгарным буржуазными учеными. И - самое главное - было установлено, что слово «социология» использовалось И.В. Сталин "в позитивном смысле".

Автор И.В. Сталинское эссе «О диалектическом и историческом материализме» завершило канонизацию марксизма-ленинизма.

Изучение исторического материализма подразумевало четкое понимание трех особенностей общественного производства:

1. Производство является основой, определяющей характер всего общественного и политического устройства общества;
2. производительные силы состояние производственных отношений;
3. Новые производительные силы и соответствующие им производственные отношения возникают в недрах старой системы не в результате преднамеренной, сознательной деятельности людей, а стихийно, неосознанно, независимо от воли людей.

В конце 30-х гг. была реформирована Академия наук, созданы новые научные и образовательные учреждения, Высшая аттестационная комиссия, создана многоуровневая система политического образования, установлены довольно высокие зарплаты и ставки для исследователей и преподавателей. Все это предопределило развитие инфраструктуры науки до распада СССР.

К осени 1946 года в Институте философии Академии наук появилось нечто похожее на социологическую единицу - сектор, возглавляемый профессором М.П. Греться в. Программа сектора социологии выражается в его протоколах следующим образом: «Теперь, когда введено слово« социология », очень важно отбросить архивные категории социологии. Нам нужно взять всю плоть материалов по социологическим доктринам. М.П. Баскин занимался изучением и критикой зарубежных социологических концепций и получил поддержку от руководителя отдела пропаганды ЦК ВКП (б) Г.Ф. Александрова и Ю.П. Францева была тогда начальником отдела печати Министерства иностранных дел СССР. Александров, Францев и Баскин активно публикуют статьи, анализирующие и критикующие западные социологические концепции в научной и политической периодике. Александровская «команда» состояла из будущих лидеров советского обществознания П.Н. Федосеев (возглавлявший теоретический журнал ЦК ВКПБ большевиков "Большевик"), М.Т. Йовчук Б.С. Кружки. На самом деле роль Баскина заключалась в том, чтобы обеспечить «социологический триумвират» абстрактным материалом и довести творческие идеи Александрова до конечного результата. Так или иначе, работы Александрова, Францева и Баскина были чрезвычайно важны для формирования жанра «критики буржуазной социологии» и получения западных идей в период, предшествующий радикальным изменениям в тематической программе советского марксизма.

Социальные опросы и политический контроль

Особой и малоизученной проблемой истории советской социологии является положение эмпирических обзоров. Казалось бы, сбор данных о движении, демографическом составе, доходах населения, общественном мнении, политических настроениях и т. д. был запрещен. Однако запрет распространялся исключительно на открытое использование информации в прессе и на научную работу, регламентируемую Государственным комитетом при Совете Министров СССР по защите государственных секретов в печати. Огромное количество социальной, экономической и политической информации было собрано по закрытым каналам, обобщено и доведено до сведения лиц, принимающих решения. Массовые методологически оснащенные опросы, в том числе опросы, в рамках открытой академической и университетской науки стали проводиться в начале 60-х годов, однако сбор и анализ самых разнообразных сведений о государственной и частной жизни различных категорий населения составлял органическую часть управляющего общества. Такие опросы можно назвать демоскопией без особой иронии, если они не носят секретного характера и не связаны с произволом и политическими репрессиями. Можно сказать, что за внутренним «железным занавесом» в Советском Союзе сформировался исторически уникальный «мутант» эмпирических социальных исследований. Результаты этих обследований с большей или меньшей ответственностью были использованы для разработки внутренней политики режима.

Фрагменты из истории этого направления могут быть реконструированы на основе публикации В.С. Измоза. Информация о социальном составе, настроениях и общественном мнении населения систематически собиралась с 1918 года, когда был создан отдел информации ЦК РКП (б), который рассылал анкеты в областные комитеты партии и даже пытался еженедельно проводить анкетирование «об общем состоянии работы на предприятии, настроении рабочих и служащих». Уже тогда был поднят вопрос о качестве информации, и необходимость разработки «единой информационной схемы» была полностью признана. Вероятно, наибольшие успехи в этой работе были достигнуты Политуправлением Красной Армии, которое проводило организованные опросы персонала и выпускало информационный бюллетень. В марте 1921 г. была предпринята попытка создать государственную систему общественно-политической информации, ядром которой были органы ЧК.

В инструкции по сбору государственной информации, утвержденной приказом ЧК в феврале 1922 года, говорилось: «Основная цель государственной информации - информировать центр о степени местной стабильности, освещать настроения всех групп населения и факторы, влияющие на изменить эти настроения". С тех пор отдел информации ЧК ОГПУ собирал ежедневные, еженедельные и ежемесячные отчеты и на их основе составлял ежемесячный обзор «Политического статуса СССР» (включая, кроме текста, табличные материалы). Информация органов государственной безопасности по праву считалась более достоверной по сравнению с партийными политическими отчетами, поскольку они использовали сеть информаторов (своего рода включенное наблюдение), цензуру и, конечно, то, что сегодня называется «анализом дел». Данные ОГПУ были включены в еженедельные обзоры отдела информации ЦК РКП (б) для секретарей ЦК и членов Политбюро.

Эти обзоры также включали анализ писем в редакцию газет и журналов. Темы рецензий типичны: «Настроения и активность кулачества», «Политические настроения и классовые группы в крестьянстве», «Слухи о войне», «Об определенном росте активности интеллигенции», «Политический физиономия села. » Следует отметить, что обзоры были основаны на четко определенных концептуальных представлениях о «советском человеке», сложившихся в практике «чисток» 1920-х и 1930-х годов. и позволяя дифференцировать население на категории, дифференцировать нормы и отклонения в «уровне сознания». В связи с этим эмпирические исследования соответствовали теоретическим принципам официальной социологической доктрины. В последующие десятилетия, до краха коммунистической системы, методы сбора информации и предмет исследований оставались практически неизменными. После институционализации академических социологических исследований в 1960-х гг. Произошло своеобразное разделение тематического пространства дисциплины: все, что не соответствовало критериям политически приемлемого, передавалось под заголовком секретности или для официального использования.

Вопрос о том, можно ли считать закрытые исследования научными, не очевиден. Несомненно, они носили отпечаток ведомственной претензии и были предназначены для чисто «прикладной» цели - политического контроля, но в то же время они являются довольно объективным историческим источником. Преимущество академических социологических исследований, качество которых также во многих случаях оставляет желать лучшего, заключается, прежде всего, в том, что они предназначены для академических целей. Но в любом случае неакадемические опросы не следует сбрасывать со счетов.

Модернизация советской социологической доктрины в 1950-е гг.

В конце 1940-х гг. окончательно сформировался жанр «критика буржуазной социологии». Если мы не воспринимаем всерьез оскорбительные нападки на «буржуазию», мы можем сказать, что благодаря тщательному абстрагированию зарубежной литературы в рамках этого жанра был проведен интенсивный прием западной общественной мысли. Многие из «критиков» по ​​крайней мере четырех послевоенных десятилетий были интеллектуальной элитой. У них была возможность читать западные книги и периодические издания, недоступные подавляющему большинству исследователей и преподавателей диамата и исматизма. Контингент профессиональных социологов сформировался во второй половине 1950-х годов. большинство из тех, кто говорил по-английски. Вероятно, заслуживает особого упоминания роль международных социологов в институционализации социологического направления в социологии. Это Ю.А. Арбатов Ю.А. Замошкин Г.В. Осипов В.С. Семенов и другие

В 1950-х годах в словаре советского марксизма возникла фраза «конкретные исследования». Речь шла об изучении «реальной жизни людей», преодолении «догматизма, талмудизма и целомудрия». В статье Ф.В. Константинов сформулировал фундаментальный вопрос для советской социологии: не угрожает ли это «ползучему эмпиризму»? «Наоборот, - говорит автор (директор Института философии Академии наук СССР с 1951 года), - общие теоретические и конкретные исследования будут взаимно подпитывать друг друга. Результатом станет своеобразное разделение труда». «Конкретизация» не шла дальше, чем проведение философско-пропагандистских конференций на ведущих промышленных предприятиях (московские заводы «Калибр», «Каучук», «Красный пролетариат»), но фактически в научных статьях содержала фактическую информацию о формировании личность рабочего, преодоление пережитков прошлого, трудовой героизм. Это уже была «качественная» версия эмпирической социологии, своего рода «тематическое исследование».

Исключительно важная роль в становлении советской социологии в 1950-х гг. играл за границей контакты философского руководства и сопровождающих лиц. В 1956 году ЮНЕСКО предприняла энергичные шаги по налаживанию сотрудничества с Академией наук. Впервые советская делегация во главе с П.Н. Федосеев участвовал во Всемирном социологическом конгрессе (Амстердам, август 1956 г.). Это событие стало поворотным моментом в институционализации советской социологии. Философское руководство вернулось из Конгресса, убежденное в необходимости развития марксистских социологических исследований. Достигнута договоренность о посещении Москвы лидерами Международной социологической ассоциации. Решение вопроса о создании Советской социологической ассоциации уже не вызывало сомнений. Проблемы социологии стали постоянно обсуждаться на научных советах, и осенью 1956 года впервые прозвучало нереалистичное желание создать социологический журнал. Эта идея, скорее всего, была согласована с Федосеевым и была озвучена М. Д. Каммари, который активно участвовал в институционализации социологии.

С 1957 года началась дискуссия о связи исторического материализма и социологии. Непонятно, какие обстоятельства послужили причиной публикации в журнале «Вопросы философии» статьи Юргена Кучинского «Социологические законы», в которой предлагалось разделить проблемы социологии и исторического материализма. Начался спор, в результате которого вопрос о положении социологии в системе марксистской социальной науки стал обсуждаться открыто. Возражения против Кучинского, по мнению В.Ж. Келле были связаны с несвоевременной оппозицией социологии историческому материализму, который мог быть использован «догмами» для того, чтобы «разрушить развитие конкретной социологии в стране». «Социология в наших условиях, - пишет Келле, - может развиваться только при признании исторического материализма в качестве его методологической основы». К этому можно добавить, что сам исторический материализм стремился стать полноценной социологией.

На международном совещании социологов в Москве в январе 1958 года термин «социологические исследования» был освящен академическими властями. Сама встреча была инцидентом. Инициатива пригласить президента Международной социологической ассоциации Дж. Фридмана в Москву принадлежала А.Н. Леонтьева, который встретил его двумя годами ранее в Париже. Фридман примыкал к той части западной интеллигенции, которую по отношению к коммунизму называли попутчиками. В 1938 году он отправился в страну социализма и написал довольно доброжелательную, хотя и идеологически подозрительную книгу «От Святой Руси до СССР». Став президентом ISA, Фридман стремился установить контакты с советскими социологами и провести совместные исследования. В частности, его интересовали проблемы влияния технологий и автоматизации на содержание труда и социальную структуру. Определить тему совместных исследований советских и западных социологов было непростой задачей.

Изучение технического прогресса в различных социальных системах позволяло иногда демонстрировать непримиримость идеологий во внешне нейтральной области. Эта тема была завезена в Институт философии в декабре 1956 года директором Департамента социальных наук ЮНЕСКО Ж. Баландье, который пригласил советских социологов принять участие в работе международного бюро по изучению социальных последствий научно-технического прогресса. прогресс. Возможно, визит Фридмана в Москву и его заинтересованность в изучении социалистического опыта индустриализации дали дополнительный импульс развертыванию исследовательского проекта по изучению механизации и автоматизации труда в Горьком (проект возглавлял Г. В. Осипов и курировал П. Н. Федосеев).

Подобная тема стала предметом советско-польского научного сотрудничества в начале 1957 года. Однако влияние технологии на социальное развитие не обсуждалось на международной встрече в Москве 6-12 января 1958 года. В какой-то степени эта встреча была осторожная попытка установить отношения с международным социологическим сообществом, а выступления советских социологов были направлены на западных гостей - Т. Маршалла, Дж. Фридмана, Т. Боттомора, П. Холландера, Э. Хьюза, Р. Арона, Г. Сельский и соавт. Фридман выступил с докладом о научно-исследовательском проекте фильма, в частности о представлениях кино об успехе в жизни. Доклад Федосеева о проблеме мирного сосуществования в социологических исследованиях и преподавании социологии (доклад был подготовлен Ю. Н. Семеновым, Е. Д. Моджинской и Ю. А. Замошкиным) был своего рода революцией, поскольку в нем содержались утверждения о значительном Роль специфических социологических исследований в марксизме.

Влияние либеральных реформ Хрущева на развитие социологии неоднократно усиливалось за счет импорта социологической фразеологии с Запада. С 1957 по 1961 год только Московский институт философии посетили 217 иностранных философов и социологов. И. Берлин, Р. Энджелл, В. Ростоу, А. Гулднер, С. Райт Миллс, Р. Мертон, Т. Парсонс прибыли в Советский Союз. В январе 1960 г. Отделение философских, правовых и экономических наук Академии наук СССР рекомендовало А.Ф. Окуловой и С.А. Степанян. В определенной степени советская социология производилась «на экспорт». «На экспорт» в июне 1958 года была официально создана Советская социологическая ассоциация.

Важным обстоятельством в развитии социологической науки в СССР стало сотрудничество с польской интеллигенцией. С середины 50-х годов. Адам Шафф и другие польские обществоведы часто посещали Волхонский институт философии. Они, вероятно, повлияли на формирование плодотворной идеи отделения социологии от философии. В 1956 году, когда Шафф издал книгу «Актуальные проблемы культурной политики в области философии и социологии», стало ясно, что автор разрабатывает «линию ХХ съезда» за пределами, установленных для исполнителей партийных решений. Польский журнал «Мысль философский», возглавляемый Лешеком Колаковским, в 1956 и 1957 гг. Вел себя довольно прямо. Ежи Шацкий требовал, чтобы культура была защищена от реакции, в том числе сталинской, Ежи Вятр и Зигмунт Бауман в статье «Марксизм и современная социология» (1957, № 1), объяснили сталинскую фальсификацию марксизма интересами определенных социальных групп, стремящихся поработить рабочий класс.

Научная деятельность, по мнению польских социологов, не должна быть предметом решений, директив и авторитарных идеологических решений, ограничивающих науку. Атака польских социологов была глубоко в настроении.

К началу 60-х годов "страноведение" активно проводилось в стране. В отделе изучения новых форм труда и жизни в Институте философии им. Г.В. Осипова, возглавляемом трудовыми коллективами Московского и Горьковского заводов; началось изучение отношения к труду ленинградских рабочих (В.А. Ядов, А.Г. Здравомыслов); Уральские социологи (М. Н. Руткевич) завершили крупное исследование промышленных предприятий Свердловского экономического совета и опубликовали книгу о культурно-техническом развитии рабочего класса. Эта работа была одобрена и поддержана высокими политическими властями. Впервые в академических кругах обсуждался вопрос о социологическом институте в Свердловске. Инициатором этого дела был М.Т. Иовчук, который в свое время находился в «Свердловской ссылке» в должности заведующего кафедрой диалектического и исторического материализма Уральского университета и особенно покровительствовал Уралу. Однако основная работа по «прорыву» социологии проводилась в Москве.

Атмосфера хрущевской оттепели вызвала социологический реформизм. Задача ускорения строительства коммунизма требовала «новых людей», а социологам пришлось создавать методологию обучения «нового человека». Это была возможность завоевать идеологические и институциональные плацдармы. Однако инициатива была взята с неожиданной стороны. Первой послевоенной публикацией, в которой ставился вопрос о самостоятельном развитии социологии в связи с наблюдаемыми статистическими законами, была статья В.С. Немчинов, уважаемый экономист и политик, сумевший сохранить интеллектуальную независимость. Он объявил инженерно-социологическую интерпретацию социологической науки, видя в ней альтернативу идеологической риторике исторического материализма.

В центре его интерпретаций были ключевые статистические понятия «индивидуальная ценность» и «статистический факт». Шокирующим стало заявление Немчинова о том, что при социализме социологи и экономисты превращаются в своего рода «социальных инженеров». Немчинов построил свой доклад на заседании Президиума Академии наук СССР 23 декабря 1955 г. о разграничении «общих законов развития общества» и «отдельных элементов общества». В последнем случае объектом социологического исследования являются не умозрительные «сущности», а массовые процессы. Разумеется, речь шла о возможном разделении сфер влияния в социальных науках: пусть идеологи разбираются с «общими законами», а ученые - с массовыми процессами. В течение многих лет Немчинов возглавлял Отдел экономических, философских и правовых наук Академии наук СССР, и философы, вероятно, беспокоили его безмерно.

В 1960-х годах социология находилась на подъеме9. В массовом сознании того времени господствовало научно-техническое возвышение. Дискуссия между «физиками» и «лирикой» явно закончилась победой «физиков». Технократическая идея научного управления обществом постепенно формировалась (неявная альтернатива стратегии и тактике классовой борьбы). Социология удачно вписалась в «научную» версию коммунистического строительства; его задача заключалась в предоставлении информации для формирования «нового человека» и превращения социалистических общественных отношений в коммунистические. Укрепить социологические позиции удалось лишь ограничив диктатуру идеологов в Академии наук. Новые дисциплинарные направления, как правило, создаются для того, чтобы найти выход из позиционного конфликта между доминирующей группой и новым поколением ученых, созревших для самостоятельной работы. Дискуссия о предмете социологии и ее отличии от исторического материализма, которую Питер Бергер назвал «семейной ссорой», продолжалась с выступления в «Вопросах философии» Ю. Кучинского до 1990 года, когда советский марксизм вымер с ночевкой.

В последующий период наблюдалось относительно автономное развитие как минимум четырех направлений в советской социологической мысли. Первым из них является «конкретное социальное исследование». Вторую строчку в социологии представляет академик В.С. Немчинов и его команда "математических экономистов". Отсюда и началась математическая социология (А.Г. Аганбегян, Ю.Н. Гаврилец, Ф.М.Бородкин и др.). Третья строка - «критика буржуазной социологии». Жанр «критики», который западные советологи воспринимали как симптом мракобесия и невежества, на самом деле был не так прост и содержал некоторую двойственность. Критика сводилась к утверждению, что взгляды критикуемых лиц враждебны подлинно научной социологии марксизма. В таких заявлениях нет особой ошибки. С другой стороны, «критики» постоянно работали с источниками и, благодаря этому обстоятельству, транслировали западные идеи советской аудитории.

Можно сказать, что они построили деревянную лошадь для коммунистической Трои. То, что «критик» не мог сказать открыто, он выражал посредством абстрагирования и публикации текстов идеологического врага. Этот жанр сформировал в научном сообществе отчетливо узнаваемый «невидимый колледж» людей, включенных в мировую интеллектуальную традицию. Минус жанра можно считать заменой добросовестных исторических исследований, смещая идеологическое наследие, смешанное с их собственными оригинальными мыслями. И четвертая линия была связана с «теорией научного коммунизма» (такая специальность была введена в 1963–1964 годах), которая занималась политической и образовательной деятельностью в университетах и ​​в то же время разрабатывала свои собственные, очень специфические социологические программы. Научный коммунизм не имел институциональной базы в Академии наук. Попытки кафедры научного коммунизма Института философии им.

Обоснование Степаняном необходимости создания академического института научного коммунизма вызвало резкую оппозицию со стороны президента М.В. Келдыш. «Научно-коммунистическая» социология получила преобладание в партийных органах и на факультетах общественных наук в высших учебных заведениях, где научный коммунизм преподается с 1963 года как предмет, предназначенный для формирования мировоззрения студентов. Таким образом, тематическая программа «научно-коммунистических» социологических исследований изначально была связана с задачами идеологической работы и существенно отличалась от того, что делали «академические» социологи. На Всесоюзной конференции по конкретным социологическим исследованиям в Академии общественных наук при ЦК КПСС в 1966 году будущий начальник отдела пропаганды ЦК КПСС Е. Тяжельников предложил создать Государственное устройство социологических центров в СССР и партийные инстанции видели в новой социологии эффективный способ идеологической деятельности на научной основе.

Социологический ренессанс

25 февраля 1966 года Президиум Академии наук СССР принял постановление «О мерах по совершенствованию организации и координации конкретных социальных исследований». В Академии создан Ученый совет по проблемам специфических общественных наук, сектор исследований новых форм труда и жизни в Институте философии преобразован в отдел специфических общественных наук. В Институте экономики была организована лаборатория социально-экономических и демографических проблем, в Институте этнографии создан сектор специфических исследований культуры и быта народов СССР, а при Институте этнографии - лаборатория социально-правовых исследований. Институт государства и права. Центральному экономико-математическому институту была поручена разработка математических моделей социальных процессов. Рассматривался вопрос о создании социологического института на базе кафедры Осипова в Институте философии. В 1966 г.в. Осипов был назначен президентом Советской социологической ассоциации.

Согласно официальной, вероятно, завышенной оценке, в стране социологическими исследованиями занимались две тысячи специалистов. К этому времени накоплен значительный опыт социологической работы. Были проведены исследования общественного мнения и аудитории центральных газет (Б.А. Грушин, В.Е. Шляпентох), ленинградский проект «Человек и его работа» (руководитель В.А. Ядов) на протяжении десятилетий служил методологическим ориентиром для социологов, в новосибирских профессиональных ориентациях школьников были изучены (у Н. Шубкина), начал издаваться серийный сборник «Обществознание», и в целом в социологической библиотеке уже насчитывалось десятки предметов. Социологические публикации отличались от массы литературы по общественным наукам не столько по темам («проблемы труда и жизни» могли означать что-либо), но и в особом идеологическом настроении - они были созданы для свободы личного выбора. Именно идея свободы выбора легла в основу одной из самых известных книг по социологии - «Социология личности» И.С. Кона (1967).

Новый этап в развитии советской социологии начинается в 1968 году, когда был создан Институт конкретных социальных исследований Академии наук СССР, директором которого был академик А.М. Румянцев, вице-президент Академии наук 10. С 1968 по 1971 годы в институте были запущены серьезные социологические проекты, результаты которых частично представлены в информационных бюллетенях ИКСИ Академии наук СССР. Этот период можно условно назвать периодом расцвета советской социологии. Научно-исследовательская работа в ИКСИ была организована по системе «дизайн». «Проект» собрал группу специалистов для решения конкретной задачи. «Проекты» объединены в «направления». Было три направления: 1) социальная структура и социальное планирование; 2) управление социальными процессами; 3) история социологии. Первое направление возглавил Г.В. Осипов, второй - Ф.М. Бурлацкий, третий - И.С. Konom. К осени 1969 г. институт, помимо научных исследований, провел около двадцати опросов ЦК КПСС, Мосгорисполкома и других партийных органов. Положение института было двойственным. С одной стороны, он был частью идеологических институтов партии, с другой - чуждым элементом. Высокий интеллектуальный потенциал института, атмосфера энтузиазма и ожидание чудесных открытий, интенсивные личные отношения и подозрения со стороны ведущих властей - все это делало ситуацию крайне нестабильной.

Партийно-идеологическая атака на институт началась осенью 1969 года, когда Ю.А. Лекции по социологии подвергались жесткой критике. Левада Вторая атака была посвящена книге «Моделирование социальных процессов». Существует версия, что партократия не могла принять либерализма и свободно мыслящих социологов. Однако обстоятельства реорганизации института сложнее, чем эта схема. В атмосфере социологической эйфории и энтузиазма многие интеллектуалы недвусмысленно заявили о приоритете «научной социологии» над философским словоблудием. В качестве альтернативы «философии» были представлены структурно-функциональный анализ и математика. Хотя даже самые отчаянные социологи не были диссидентами, некоторые из них при желании не могли скрыть пренебрежительное превосходство над идеологами. Вероятно, нападение было вызвано не несчастным случаем («Лекции» Левада были не причиной конфронтации), а накопленной напряженностью между «мудрецами» и «членами партии». Позиционный конфликт в профессиональном сообществе социологов неизбежно привел к радикальным изменениям баланса сил. Ужесточение идеологического режима после 1968 года, когда в Чехословакию были введены войска, имело немаловажное значение.

В 1972 году Институт конкретных социальных исследований возглавил М.Н. Руткевича, которого многие либералы считают «агентом» партийно-идеологического аппарата. Действительно, обладая железной волей и настойчивостью, Руткевич полностью перестроил программу института. Десятки сотрудников вышли из ИКСИ. Прошло немного времени, и Руткевич вступил в прямой конфликт с идейным наставником Академии П.Н. Федосеев и был отстранен от руководства института в 1976 году.

В общем, 1970-е и 1980-е годы. можно назвать периодом «социологической диаспоры»: «храм» был разрушен, разрозненные группы специалистов работали в меру своих способностей и возможностей. Однако, несмотря на «разгром», почти все ведущие социологи сохранили довольно высокий статус в академической структуре и, за немногими исключениями, могли публиковать свои работы. Вероятно, в региональных социологических центрах также наблюдалось сокращение социологических программ. К началу 1980-х годов количество эмпирических социологических исследований сократилось почти вдвое; в 1983 г. было зарегистрировано 99 завершенных исследований по всей стране.

Однако развитие социологии стало необратимым. В 1974 году первый начал появляться до середины 80-х годов. единственный в СССР профессиональный журнал «Социологические исследования» (главным редактором с 1974 по 1986 год был А.Г. Харчев). Редакция смогла сохранить относительную неприкосновенность от идеологической диктатуры и опубликовать достаточно квалифицированные статьи, хотя цензура вмешивалась почти в каждый номер, а материалы систематически контролировались ЦК КПСС.

С 1976 по 1988 год Институт социологических исследований Академии наук СССР работал в атмосфере запугивания и профессиональной деморализации. В.Е. У Шляпентоха есть основания называть эти времена «эпохой серости», однако даже тогда происходило быстрое накопление методологического опыта и формирование профессионального сообщества. Вице-адмирал Ядов и его коллеги из Ленинграда выпустили монографию по измерению ценностных ориентаций, в которой была разработана диспозиционная концепция социального поведения человека; Новосибирская школа Т.И. Заславская получила интересные результаты в области системного анализа сельских регионов; заметным событием стала публикация в Новосибирске сборника «Математика в социологии», в которой были опубликованы труды ведущих зарубежных и советских специалистов по математической социологии; Оригинальные социологические работы были опубликованы в Киеве, Свердловске, Таллине, и даже многим москвичам удалось что-то сделать.

Особенностью мрачной и относительно спокойной брежневской эпохи было сознательное отстранение профессионалов от политической активности и принятие самодостаточных научных ценностей. В этом разница между поколением 1970-х годов. из политически активных социологов - шестидесятые. В научном духе нового поколения политическая атараксия и сосредоточенность на междисциплинарных проблемах стали доминировать. В то же время социология была связана не столько с продвинутой теорией, сколько с массовыми опросами. Последующие события вызвали переоценку идеологических и научных ценностей дисциплины, в частности оказалось, что социология вполне может обойтись без марксистской теории, не выступая против нее.

Влияние политических реформ Горбачева на советскую социологию до 1988 года было незначительным. Скорее это проявилось в квазидемократической фразеологии и осторожном росте критического возбуждения в прессе. Социологи искали способы приспособиться к новому политическому лексикону, не сомневаясь в силе режима, который подвергался очередной болезненной ротации. Цензура постепенно расширяла границы того, что было разрешено. Но предмет исследования и статус исследователей, как и прежде, контролировались отделом науки и учебных заведений ЦК КПСС, а непосредственно в Академии наук - отделом философии и права.

В конце 1980-х гг. Политика "гласности" стала выходить из-под контроля ее инициаторов. Распад советской системы был отмечен беспрецедентным ростом популярности газетной и журналистской журналистики. Возник феномен «докторской журналистики», который на некоторое время стал мозговым центром страны. Специалисты по социологии чтения отметили завораживающий характер новой журналистики, заключающейся в том, что речь шла о том, что было незаконным вчера, о запрещенном. А перестройщики-публицисты символизировали высокие идеалы правды, моральной чистоты, научной компетентности и художественного совершенства. Согласно опросам Всесоюзной книжной палаты, в первую десятку публицистов в 1988 году вошли Н. Шмелев, А. Нуикин, Ю. Карякин, Г. Попов, Ю. Черниченко, А. Ваксберг, В. Селюнин, Ф. Бурлацкий, А. Стреляны, О. Лацис. Некоторые из них впоследствии «пришли к власти» или были избраны депутатами высших законодательных органов, но, как правило, не задерживались там надолго.

Перестройка в социологии и постсоветской социологии

В июне 1988 г. было принято постановление ЦК КПСС «Об усилении роли марксистско-ленинской социологии в решении ключевых проблем советского общества». В номенклатуре научных специальностей «социология» была отделена от «философии», а Институт социологических исследований Академии наук СССР получил новое название: Институт социологии Академии наук СССР. Смена имени рассматривалась как получение дисциплинарной автономии, хотя ситуация зависела от смены социологического руководства. Яда директора-организатора Института социологии можно назвать «узурпацией власти». Обладая высоким профессиональным и моральным авторитетом и будучи либеральным по убеждениям, Ядов не входил в научную и политическую иерархию, работая в последние годы ведущим научным сотрудником в ленинградском филиале Института истории науки и техники Академии наук СССР. наук. Его назначение было одним из важных действий по реорганизации советской социологии, предпринятых интеллектуалами-либералами в Академии наук и в ЦК КПСС.

Отказавшись от традиционной системы планирования административных исследований, новый директор-организатор Института социологии предоставил исследователям свободу выбора темы исследования («проект»). Административная структура института была таким образом значительно ослаблена. Кроме того, произошло внутреннее разделение института на направления. Один из них возглавлял ВА. Яды, другие - Г.В. Осипова. В начале 1991 года Институт социологии был разделен, и Г.В. Вскоре Осипов стал директором Института общественно-политических исследований Академии наук СССР. Это событие узаконило распределение «групп интересов» и лидерство в научном сообществе, что нашло косвенное выражение в составе кандидатов, баллотировавшихся в Академию наук в 1990, 1994 и 1997 годах. 

В конце 1980-х гг. возникло принципиально новое учреждение для советской системы - Всесоюзный центр изучения общественного мнения (директор Т. И. Заславская, затем Ю. А. Левада), ставший бесспорным лидером массовых опросов.

Значительные изменения произошли в региональной структуре советской социологии. Обострение национально-политических проблем повлияло на работу социологических школ не только в странах Балтии, но и в Армении, Азербайджане и Украине. Социологи принимали активное участие в политических движениях. Съезд Советской социологической ассоциации в январе 1991 года установил, что либерально-демократическое крыло советских социологов не смогло консолидироваться организационно. Следующая попытка воссоздания национальной ассоциации русских социологов состоялась в феврале 1997 года.

Заметная особенность институциональных преобразований в социальных науках в 1990-х годах. - Массовая трансформация кафедр научного коммунизма в высшем образовании. Крах коммунистического режима привел к радостному отказу студентов от изучения теории научного коммунизма, истории КПСС и политической экономии как обязательных дисциплин. Учреждения и университеты, получив относительную свободу в формировании учебных программ, легко пошли на сокращение факультетов общественных наук. Около тысячи отделений научного коммунизма, столкнувшись с угрозой исчезновения, начали менять свои учебные планы и переименовывать в отделения социологии, политологии и культурологии.

Еще в начале 1990-х годов. Система высшего образования на «постсоветском пространстве» предусматривала преподавание обязательного цикла общественных наук, целью которого было сформировать широкий интеллектуальный и философский кругозор студентов. Значение марксистской идеологической доктрины, которая активно реформировалась в послевоенный период, сводилось к опоре на политическую риторику, представленную в основном в официально утвержденных учебниках. На самом деле преподавание экономики, социологии и политологии осуществлялось на основе индивидуального научно-педагогического опыта преподавателей и характеризовалось неограниченным тематическим разнообразием. При идеологическом контроле в начале 1990-х гг. академические свободы были отменены и утверждены, а преподавание экономики, социологии и политологии без каких-либо трудностей было освобождено от марксистского идеологического словаря. В то же время был сохранен стимул к разработке теоретических схем и рациональных перестроек процесса реформ в стране, традиционных для российской интеллектуальной культуры. В той мере, в какой общественные науки узаконивают общественные порядки, подтверждают социальные нормы и ценности, социально-экономические и культурные ориентиры постсоветского общества остаются основой образовательных программ. Тематический диапазон основных курсов с академической направленностью организован соответственно. Если формирование рыночной экономики и ее сочетание с регулирующей функцией государства были достаточно четко определены в качестве центральной темы политической экономики, то, судя по текущей библиографии, основное внимание в социологических курсах уделяется изменениям в социальной идентификации и формирование новых элит.

В 1990-е годы произошли радикальные изменения в формах консолидации и воспроизводства научного сообщества. Традиционная модель советской науки основывалась на высоком авторитете интеллектуальных ценностей. Помимо интеллектуального достоинства, «олимпийская» позиция социолога обеспечивалась его статусом государственного служащего и твердой зарплатой. В то же время преподавателям было запрещено проводить коммерческие исследования. В 90-х годах академическая наука быстро приняла рыночные приоритеты. В стране сформировался рынок социологических услуг, созданы неправительственные научные учреждения, десятки социологических фирм специализируются на изучении спроса и предложения, организации избирательных кампаний и управленческом консультировании. Несмотря на то, что научные учреждения Российской академии наук и ведущих отраслей промышленности продолжают официально существовать, сокращение бюджетного финансирования привело к их фактической реорганизации. Небольшие (часто временные) группы исследователей, которые иногда называют себя центрами и институтами, обрели финансовую, организационную и научную независимость. Действительно, «гигантские учреждения» с сотнями штатных сотрудников обнаружили нежизнеспособность. Зависимость от рыночного спроса и ориентации на клиента привела к формированию предпринимательского стиля социологической работы, где важна «внешняя экспертиза» - результат и соответствующее вознаграждение. Эту область социологической работы, в которой действуют вненаучные нормы и приоритеты, можно назвать «гешефт-социология». Именно в этой сфере, которая иногда предъявляет жесткие требования к деловым качествам специалистов, появляются новые рабочие места и новые карьерные возможности.

Изменения в теме социологических исследований в 90-х гг. были вызваны в первую очередь идеологическими обстоятельствами. На протяжении десятилетий советская социология была научной периферией «идеологического мышления». Как и все служанки, «ancilla ideologiae» очень похожа на свою хозяйку. И концептуальный аппарат, и схема научного заключения, и риторика дисциплины перекликались с политическими клише. В постсоветский период тема социологических публикаций также во многом зависит от общественно-политических ценностей. В то же время, несмотря на убыточность научных публикаций, репертуар социологической литературы значительно улучшился. За относительно короткое время отсутствие переводческих публикаций по общественным наукам было в некоторой степени компенсировано. Почти все академические журналы по гуманитарным наукам продолжают публиковаться. Принятие закона о прессе позволило создать «бесплатные» (внебюджетные) периодические издания и постоянные публикации, в том числе «Социологический журнал», «Мир России», «Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения», «Социология: 4M», «Тезис» (издано в С 1992 по 1995 год). Доминирующая в начале 1990-х. Перепечатки и перепечатки сменяются оригинальными, качественными монографиями. Благодаря фонду «Культурная инициатива», созданному Джорджем Соросом, а затем фонду Института открытого общества, ситуация коренным образом изменилась с выпуском учебников и учебных пособий, число которых удвоилось с 1995 по 1997 год. Ежегодный выпуск книг и Брошюры по социологии составляет 300-400 наименований. Предмет исследования во многом связан с вопросами социально-экономической реформы России, и в связи с этим социологическая наука воспроизводит себя в форме идеологии. Это особенно относится к проблемам формирования власти, распределения доходов, бедности и богатства, положения элиты в обществе, ситуации в региональных общинах и этнических конфликтов.

Вывод:

Десятки студентов и аспирантов получили возможность учиться в европейских и американских университетах. Имеется успешный опыт сочетания российских и западных образовательных стандартов при подготовке высококвалифицированных специалистов. Это, в частности, Европейский университет в Санкт-Петербурге и Московская высшая школа социальных и экономических наук. Таким образом, наметились реальные перспективы интеграции российской социологии в мировую науку.

Развитие русской социологии в последнее десятилетие 20 века. проходит под знаком растущей диверсификации. Диверсификация выражается, прежде всего, в появлении многих социологических институтов, занимающихся сбором и анализом текущей экономической, социальной и политической информации. Академическая социология находится в более неопределенном положении. Без ресурсов для самостоятельного существования это скорее престижное интеллектуальное занятие, чем стабильная профессиональная деятельность. Тем не менее, программа деятельности социологического сообщества России постепенно переориентируется на решение академических задач. Постсоветская социология сохраняет преемственность с предшествующей научной традицией и продолжает играть важную роль в формировании национального общественного сознания.